Олеся Мовсина - Путем таракана

Истерика приключилась с его вчерашней новой знакомой. Альберт ушёл на работу, а Татьяна, очевидно, привыкшая гулять в это время со своим четвероногим другом, не смогла сдержать новых слёз по поводу утраты. Цезарь догадался, что у людей из Службы имеются ключи от некоторых, поставленных на учёт квартир. Более того, службисты имеют право врываться в эти квартиры в самых острых, кризисных ситуациях. Он только не понял, кто определяет степень остроты и кризисности, кто принимает решение о вскрытии квартиры. Но при всём при том тактичный закон не позволял Службе забрать человека в специальное лечебное заведение без присутствия хотя бы одного постороннего здравомыслящего человека.

Двое лысых парней в одинаковых синих костюмах заставили Цезаря заполнить тест, вроде того что он заполнял в самолёте, но покороче. Очевидно, это была формальность, доказывающая здравомыслие свидетеля. А уж потом провели его в комнату, где на диване лежала несчастная хозяйка квартиры. Цезарь вздрогнул. Руки Татьяны были накрепко привязаны к телу какими-то полосками ткани, а по расцарапанному лицу девушки подсыхающими струйками змеились слёзы и кровь.

– Господи, что с лицом? – вырвалось у Цезаря.

– Они сами себя царапают, – не грубо, но слишком уж буднично отозвался один из парней.

Цезарь понял, что формальная подпись свидетеля, то, для чего его звали, – чушь собачья. Здесь надо…

– Я поеду с вами, – обернулся он к санитарам с не терпящим возражений лицом.

– Вообще-то мы не родственников не берём, – всё же попытался возразить один из них.

Но второй что-то махнул ему за спиной у Цезаря, и вопрос был улажен. Сама идти Татьяна не могла – очевидно, её до бесчувствия накололи успокоительными. Так что пришлось уложить девушку на носилки.

Машина у спасателей из Службы была такого же, как и комбинезоны, синего цвета, а в остальном – обычная «Скорая помощь», с мигалкой. Цезарю было предложено сесть рядом с носилками больной, а сами парни устроились впереди, за перегородкой. Когда машина тронулась, Цезарь стал аккуратно протирать взятыми у санитаров влажными салфетками лицо пострадавшей. Да, это действительно следы от ногтей. Но в какое же беспамятство надо впасть, чтобы так изуродовать собственное лицо? И это молодая девушка, вполне даже симпатичная, когда не рычит.

Больная застонала, видно, бактерицидная салфетка, прижатая к ране, дала о себе знать.

– Ничего, ничего, потерпите, – пожалел несчастную Цезарь.

– Сволочь, убийца, ноэль-моэль, – совершенно отчётливо произнесла девушка, не открывая глаз.

– Что-что? – он наклонился к её лицу. – Татьяна, вы меня слышите?

Вряд ли слышала. Время от времени она выплёвывала какие-то ругательства или стонала, потом опять замолкала. Цезарь затосковал. Помощи от него, конечно, здесь никакой. Для себя он тоже вряд ли что-нибудь полезное почерпнёт. Разве что совесть его будет почище – хоть на квадратный сантиметр, если он довезёт соседку до места, а потом расскажет обо всём её мужу.

На одном из поворотов подопечная Цезаря как-то беспомощно качнулась в его сторону, и, хотя ей, привязанной к носилкам, упасть бы и не удалось, он машинально придержал её двумя руками. Не понял… В области бедра девушки его рука наткнулась на что-то необыкновенно твёрдое – сквозь её домашние лёгкие шорты он почувствовал металлический холод и скользкую тяжесть.

Сначала он машинально отдёрнул ладонь, отодвинулся от соседки, а к себе попытался придвинуть хоть какое-нибудь объяснение: мобильный телефон в кармане, связка ключей, ну что там ещё? Нет, это не в кармане, карман бы топорщился, тут что-то странное. Он посмотрел на сидевших впереди санитаров – те ни разу так и не обернулись к своим пассажирам. Тогда Цезарь снова выставил руки, будто придерживая больную, и аккуратно, едва касаясь, провёл пальцами по её бедру, потом по животу и чуть ниже. Жёстко, гладко, холодно, массивно, повторяет очертания тела. Интересное бельё нынче носят молодые женщины.

– Я бы давно уже развелась с Альбертом, – вздрогнул Цезарь от её внезапно осмысленной фразы и тут же сцепил нахулиганившие руки на коленях.

Татьяна смотрела на него, щурясь, как бы издалека. Он не мог понять, очнулась она или бредит.

– Но у нас с ним девяносто семь процентов в тесте на совместимость, лучшего мне уже не найти, – и несчастная снова выключилась, не успев ни признать собеседника, ни выслушать его ответ.

Внутри это больница как больница. Пациенты, на вид вполне спокойные, расхаживают в халатах. У медперсонала форма одежды – сиреневая с белым, аккуратная. Никто не кричит, не кусается, не рвёт на себе волосы. И Цезарь немного расслабился, особенно когда забрали от него странную девушку Татьяну, а его самого попросили чуть-чуть подождать в коридорчике в удобном мягком кресле.

– Ой, а я вас помню, – сказал вдруг кто-то рядом, – вы на мне жениться отказались.

И снова какие-то детские анекдоты о Наполеоне из шестой палаты мурашками побежали по холодной спине памяти. Но краешек глаза предал сиреневый цвет халата говорившей, и Цезарю пришлось вежливо обернуться.

– Да, это я вам. Не узнаёте?

Память совершила профессиональный рывок, мгновенно перелистав картотеку прежней жизни. Чересчур аккуратно вылепленные черты лица, уголки глаз бережно тронуты наличием азиатской крови, очень короткая стрижка.

– М-м, тогда у вас были чёрные косы, – только и смог выудить из себя Цезарь.

– Точно, – засмеялась женщина неожиданно звонко.

Потом спохватилась, за что-то извинилась и исчезла. Но через минуту появилась снова с какими-то бумагами, с какими-то людьми, при этом что-то объясняя кому-то по телефону. А у Цезаря хватило времени и такта вспомнить, что зовут её Инна, что когда-то они, кажется, жили в одном подъезде и, вероятно, какое-то время учились в одной школе. Но чтобы он отказался жениться? Э-э…

– Всё, вы свободны, – вдруг снова возникла перед ним шустрая кореяночка в сиреневом халате. – Вас ведь как свидетеля по ошибке прихватили по делу Семёновой?

– Никто меня не прихватывал, я сам, – вставая с дивана, пробормотал Цезарь, почему-то теряясь от её быстрых жестов и неожиданных слов. Потом улыбнулся и переспросил:

– Инна…

– Сергеевна, – кивнула она радостно и: – Игорь…

Да, он не успел её опередить, пришлось кивнуть и добавить:

– Зовите меня просто Цезарь.

И снова внезапный взрыв смеха.

– Мне кажется, вы слишком громко зовётесь.

Что её всё время так смешит?

– А мне кажется, вы слишком звонко смеётесь. Уместно ли такое веселье в доме скорби? – украсив лицо самой добродушной улыбкой, проговорил он.

– Вот именно уместно! – ничуть не удивившись, возразила Инна. – Мой смех вселяет в больных бодрость духа.