Инга Мицова - «Идите и проповедуйте!»

– «Прибудут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами, и окружат тебя, и стеснят тебя отовсюду, и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне…»

Мария обречённо слушала поющих, точно зная – мира Иерусалиму не видать.

– Равви, – прошептала Мария, – выпуская руку Андрея, – Равви! Ты тогда это предсказал. И Ты знал, что Тебя ждёт через три дня! Как же Ты вытерпел всё это, Раввуни? Даже зная, что Ты воскреснешь, что я Тебя увижу после казни живым, я теперь не пережила бы Твоего распятия.

Марию теснили, она стояла, почти лишившись сознания, тихо плача и ещё чувствуя влажную морду ослёнка, тогда упёршегося в её живот.

Сквозь шум, царивший кругом, пробивалось журчание не то речи, не то ручья. Мария стояла, убаюканная этой тихой музыкой, смутно ощущая, как покой вливается в душу. Вдруг её слуха коснулось имя Иисуса. Кто-то неподалёку, у костра, рассказывал про Равви. Мария судорожно шевельнулась и, как сомнамбула, не думая, не видя ничего, пошла на голос.

Около костра сидело человек десять, и старый мужчина, с приплюснутым носом, с добрыми глазами и мягким полным лицом, рассказывал историю, завораживая своей интонацией и самим рассказом:

– И облачили Его в порфиру и посадили на судейское место, говоря: «Суди правильно, Царь Израильский!» И кто-то из них принёс терновый венец, возложил его на голову Иисуса, а кто-то, стоящий рядом, плевал Ему в глаза, другие били Его по щекам, иные тыкали в Него тростниковой палкой, а некоторые бичевали Его, приговаривая: «Вот какой почестью почтим мы Сына Божия». И гнали и бежали, толкая Его, и говорили: «Гоним Сына Божия!» Он же всё время молчал, будто не испытывал никакой боли.

– Да, да! – подхватил кто-то из темноты. – Говорят, что Он не страдал.

– А я слышал другое! У Него призрачное тело, и Он может проходить через закрытые двери.

– И когда подняли крест, они написали на нём: «Это Царь Израильский», – продолжал первый рассказчик, не обращая внимания на замечания. – Был полдень, но мрак окутал всю Иудею, и они стали беспокоиться и бояться, не село ли солнце, а Он ещё был жив.

– Да, да, – опять вмешался первый голос. – Ибо предписано, чтобы солнце не заходило над умерщвлёнными.

– Тогда кто-то сказал, – опять, будто не слыша, продолжал рассказчик: – «Напоите Его желчью с уксусом», и, смешав, напоили. Многие же ходили со светильниками и, полагая, что ночь наступила, отправились на покой. Тут Иисус закричал страшным голосом: «Сила Моя, Сила, Ты оставила Меня!» И в тот же час разорвалась завеса в Храме надвое. И тогда вытащили гвозди из рук и положили Его на землю, и земля сотряслась, и начался великий страх. Тогда солнце засветило, и стало ясно, что ещё час третий. Отдали тело равви Иосифу из Аримафеи, и тот обмыл Его и обернул пеленой, и отнёс в свою собственную гробницу, называемую садом Иосифа. А ученики же сидели, печалясь, и, сокрушённые духом, они прятались, потому что испугались и забыли про Учителя.

– Их разыскивали по всему Иерусалиму как злодеев, которые хотели сжечь Храм, – вмешался ещё один человек, до этого молча слушавший рассказ и задумчиво ковырявший палкой в костре, время от времени выхватывая её из огня и внимательно рассматривая. Его исхудавшее и обросшее густой чёрной бородой лицо казалось сердитым.

– Пилат дал центуриона – Петрония, а может, Лонгина, – продолжал невозмутимо рассказчик, – чтобы охранял гробницу. И за ними пошли старейшины и книжники и, прикатив большой камень, вместе с центурионом и воинами привалили к входу в гробницу. И, запечатав семью печатями, расположили палатку и стали стеречь. Сторожили же воины, по двое на каждую стражу. И в ту же ночь, когда начался субботний рассвет, пришла толпа из Иерусалима и его окрестностей, чтобы посмотреть гробницу опечатанную.

Здесь рассказчик замолчал, давая понять, что сейчас пойдёт речь о самом важном.

– И вот небо раскрылось, раздался громкий голос с небес. Два мужа сходят с неба, камень, прикрывающий вход, откатывается сам собой, и они входят в гробницу.

Рассказчик опять замолчал и молчал долго. Но так велик был интерес к рассказу, что все сидели, замерев, не смея шевельнуться, не смея подать голос. Он, казалось, и сам ожидал продолжения, задумчиво глядя на костер. И наконец проговорил, патетически повышая голос:

– Затем два мужа выходят оттуда, ведя с собой третьего, причём голова ведомого ими простиралась выше неба! – Он сделал короткую паузу и выкрикнул: – А за ними сам собой двигался крест!

– Ох! – раздался всеобщий вздох.

– Сам по себе двигался крест! – нёсся испуганный шёпот.

– Голова выше неба!

Люди придвигались ближе к костру, но садились поодаль от рассказчика, будто чего-то опасаясь.

Какое-то время рассказчик молчал, и уже казалось, что ничего прибавить он не сможет, как вдруг он произнёс нараспев:

– И услышали голос: «Возвестил ли Ты усопшим?» – Рассказчик поднял голову, и тут голос и выражение его лица изменились. Внимательно, медленно обвёл взглядом сидящих рядом и затем выкрикнул: – И был ответ с креста: «Да!»

– Этого не было! – вдруг закричала Мария. – Я Его увидела первой. – Она выступила из темноты. – Он со мной говорил! Он мне сказал: «Шолом».

Послышался смех. Кто-то смеясь повторил:

– Шолом!

Несмотря на смех, бледное напряжённое лицо Марии поразило сидевших.

– Я хотела дотронуться до Него рукой, но Он мне сказал: «Не прикасайся ко Мне, Мариам!»

Опять послышался смех.

– Слушайте, я же знаю правду! Я Его видела первой ещё на третий день, и не было ничего такого, о чём только что рассказывал тот человек.

Недовольный ропот покрыл её слова – женщина не только осмелилась непочтительно прервать старца, но ещё и обвиняла того во лжи. Все, как один, отвернулись от неё, а некоторые, громко протестуя, обратились к старцу, прося того продолжить рассказ.

– Это та, бесноватая, которая у колодца Иаковлева кричала, – произнёс кто-то громким шёпотом.

Возможно, Мария не услышала этих слов, а может, не придала им никакого значения. Сейчас важно было одно – поведать правду, и она решительно сделала шаг вперёд и оказалась в центре круга.

– Слушайте, что я скажу. На рассвете третьего дня после казни, – начала Мария, – я пришла посмотреть на гроб. Я стояла и плакала и вдруг услышала…

– Шолом! – сказал кто-то, смеясь.

– Нет, – сказала Мария, гневно оглядываясь, – это было потом. Тогда я услышала: «Женщина, почему ты плачешь? Кого ищешь?» – «Потому что взяли Господа Моего и не знаю, где положили Его», – ответила я. И тут я услышала Его голос. «Мариам», – сказал Господь. Я Его сразу узнала. Сразу. По голосу. «Мариам», – повторила она, закрыв глаза и сознавая, что сейчас не выдержит и расплачется. – Я… я… хотела коснуться Его, протянула руки, но Он мне запретил. Он сказал: «Не прикасайся ко Мне, ибо Я ещё не взошёл ко Отцу Моему и Отцу вашему. И Богу Моему и Богу вашему».