Алексей Слаповский - Серая ветка

– Ты рассказывал. Герой.

– Надоели папины байки?

– А она за тобой не поехала?

– Нет.

– Повезло. Другая бы догнала и вернула.

– Считаешь, что со мной так можно?

– А то нет?

Досадно.

Досадно, что мой сын думает так обо мне.

То есть может так подумать.

То есть я предполагаю, что он может так подумать.

Значит, я заранее сдался?

Нет.

Вера поймет, что совершила ошибку. Надо с ней просто нормально поговорить. Мы же нормально так и не поговорили.

Надо встретиться и поговорить.

Я спускался на эскалаторе и пытался начать мысленный разговор с Верой.

– Послушай, – скажу я ей.

…

Но для этого нужно встретиться. По телефону она говорить не хочет, на письма и сообщения не отвечает или отвечает фразой, которая могла бы стать sms-шаблоном: «Это отдельный разговор». Я пробовал, когда приходил гулять с Митей, она обрывала:

– Не при ребенке.

– Путь в своем комнате побудет.

– Ты по нему не соскучился? Не хочешь его видеть?

– Нам нужно десять минут.

– В десять минут ты не уложишься.

– Хорошо пойдем гулять в месте. Он будет на площадке, а мы поговорим.

– А кто будет за ним следить? Или ты с ним так и гуляешь? Он на площадке, ты на телефоне?

– На самом деле можно и при нем. В обтекаемой форме.

– Он уже все понимает.

Не поспоришь.

Неважно. Все равно рано или поздно я найду возможность остаться с ней наедине. И скажу:

– Послушай…

А она тут же:

– Я знаю все, что ты собираешься сказать. Не надо мучить меня и себя. Все решено, Митя.

Или скажет:

– Все решено, Дмитрий.

Если скажет «Митя», то, на самом деле, ничего не решено.

Если скажет «Дмитрий» —

– ну и что?

Она может так сказать нарочно. Для официальности как бы. Значит, все равно ничего не решено. Так что неважно, как она меня назовет.

Я скажу:

– Я не хочу никого мучить. Я просто хочу понять.

Нет, не пойдет.

«Хочу понять» – слабая позиция. Мой отдел как раз занимается такими вещами, я хорошо это знаю и объясняю сотрудникам: текст не должен начинаться с пожеланий вроде «хочу», «надеюсь» и даже с таких как «я уверен» или «мы уверены». Если человек сам по себе или от имени фирмы пишет: «Мы уверены», – это воспринимается как то, что в действительности никто ни в чем не уверен. Политики, да, они могут себе позволить, это обычная формулировка. Не слабость, а игра, расчет. Политик не делает ни одного шага вперед, не подготовив себе шаг назад. «Мы надеемся», «мы считаем», «мы убеждены», «мы полагаем» – это и есть такая подготовка. Потом всегда можно сказать: мы считали, мы полагали, мы даже были уверены, но нас подвели, обманули, ввели в заблуждение и т. п. Когда-то в древности бесхитростно объявляли: «Иду на вы». Сейчас говорят: «Мы надеемся на урегулирование в юридическом поле», «мы убеждены, что нет неразрешимых противоречий», а в это время дула танков расчехляются, ракеты из шахт высовываются, вентили газовых и нефтяных труб завинчиваются или отвинчиваются – в зависимости от необходимости. И поход на вы идет вовсю под сладкие речи о том, что никакого похода не предвидится.

Но то политика. Там, где продают и покупают, то есть в областях, в которых человечество большую часть времени и крутится (хотя политика тоже сфера торговли), нельзя никаких «мы хотим, полагаем, считаем, уверены». Нельзя ни в рекламе, ни в маркетинговой аннотации говорить и писать: «Мы считаем, что наш кетчуп лучший в мире». Или: «Мы хотим доставить вам максимальное удобство». Лучший. Доставим. Без оговорок.

Человеческих отношений это тоже касается.

Поэтому я скажу:

– Вера, я все понимаю.

– Если понимаешь, о чем тогда разговор? – тут же ответит Вера.

Черт, тупик, засада!

Я не заметил, как спустился на станцию, как оказался в вагоне.

Хотел продолжить думать, но помешал пожилой мужчина в синей спортивной куртке. Тот самый, с которым я ехал сюда. Я его сразу узнал. И он опять сидел напротив, такое вот совпадение. Оно меня почему-то обрадовало. Если может произойти это (степень вероятности, между прочим, очень небольшая), значит, возможно и другое. В ногах у мужчины стоял пакет, а в пакете что-то было, за чем он ездил. Купил или взял у родственников или у знакомых. И вот едет назад, выполнив житейский долг. Но на лице нет ни счастья, ни удовлетворения. Ничего. Глянул вскользь на меня. Взгляд задержался на долю секунды: он меня узнал. И, кроме узнавания, в глазах ничего не отразилось.

Я стал смотреть на других людей. Зачем-то мне это было надо. Но я понимал, что не запомню их. А хотелось почему-то запомнить. Решил записать. Достал телефон и начал настукивать одним пальцем без точек и запятых. Палец ошибался, но я не исправлял – можно и потом.

Теперь, когда прошло время, я нашел эту запись. Довольно странно выглядит:

отец с бородой лесного вида и

рюкзак зеленая и черная

одежда с ним сын очень похож

на отца выглдит как будщий

соладт что то призывное и

гтовое к службе слушает отца

с интересом как чужого

человека даже завидно у отца

георгиевскач ленточчка когда

надо он покажет кому надо

девушка в светло голубых

джинсах с дыоами на коленях

одинокий кавказец с

мчтательным взглядом

женщина очнь полная с

крошечными ножками в

остроносх туфельказ

девушка совсеи молодая с

кем то улыбаетсч по телеону

Такая вот запись.

Зачем она была мне нужна?

Не знаю.

Мне нужно было обдумать, как я буду говорить с Верой.

– Вера, – скажу я, – давай не будем пока разводиться. Мало ли что.

Она скажет:

– Хорошо, я не тороплюсь. Но оттягивать тоже нельзя.

Или скажет:

– Не вижу причин, чтобы тянуть.

Или скажет:

– Я вообще-то пока об этом даже не думала.

Представляя этот разговор, я вышел и машинально снял станцию (фото 19).

И пошел к эскалатору.

Поднялся, вышел из станции и снимал там, наверху, продолжая мысленный диалог.

– Ты не думай, я бы вообще уехал, исчез из твоей жизни навсегда, но Мите нужен отец. Настоящий, а не приемный. Он привык к тому, что я его отец. Он меня любит.

– Да, – скажет она. – Но он вырастет. Постепенно Максим станет ему родным и близким. Будет как бы два отца. Что в этом такого?

– Двух отцов не бывает.

– Отстал от жизни. Бывает – и даже при отсутствии матерей.

– Не в нашей стране.

– И в нашей, только нелегально.

– Слушай, я знаю про твою политкорректность, но мы сейчас не об этом.

– У меня политкорректность? Это ты все принимаешь и оправдываешь, а я как раз не собираюсь. Это дичь.

– Что?

– Когда два отца и у них дети.

– Ты только что говорила, что два отца – хорошо.

– Когда есть мать. Ты чем слушал?

– Ладно. Давай конкретно. Сейчас Митя ходит в сад, а еще с ним сидит тетя Маша. А я собираюсь взять отпуск месяца на три-четыре. За свой счет. И пожить с Митей. Почему он должен жить у тебя?