Владимир Владыкин - Пущенные по миру

Фёдор внимательно осмотрел телегу, подладил упряжь, смазал дёгтем колёса. Конь попался молодой, сноровистый, и не мудрено, что Фёдор к нему не сразу нашёл подход. Хотя всегда с любым животным любил разговаривать ласково…

Сначала он сомневался, правильно ли он поступит, если поедет к невесте на телеге, или лучше отправиться в Кухтинку пешком? Его колебание объяснялось обычным стеснением, которое владело им всегда в щекотливых ситуациях. Как-то у него появился новый пиджак, выменянный на зерно у одной старушки. Фёдор несколько раз надевал его и снимал, боясь показаться в нём на молодёжных гуляниях. В пиджаке он, конечно, не пошёл, надел свой привычный, хлопчатобумажный. Вот и сейчас поехать на телеге он не решился – побоялся предстать перед Катей большим хвастуном. В то же время всё его существо переполняло радостное чувство от великого желания укрепить в невесте веру, что отныне он теперь не безлошадный, что не зря она согласилась за него замуж, он станет для неё в жизни надёжной опорой. И действительно, обладание лошадью прибавило Фёдору веры в свои силы – отныне он полноправный хозяин и теперь его дела быстрее пойдут в гору.

Ефросинья смотрела в окно избы и видела, как сын крутился возле телеги, ставил коня, а потом опять уводил в сенник, где отвёл ему угол. Она качала в досаде головой и даже махнула ему рукой, дескать, что же ты сынок, теряешься, нешто мы хуже других? А когда увидела, как Фёдор, наколебавшись, запрягал коня в телегу, вышла на двор и заговорила:

– Вот и хорошо, Федя, давно бы так. Зачем шагать пешком к чёрту на кулички? Поезжай, поезжай.

Фёдор опять-таки из-за смущения не ответил матери, аккуратно положил на телегу пару охапок сенца в дорогу – пока он будет гостить у невесты, а Кобчик – так звали коня – мог бы на обратную дорогу как надо подкрепиться.

Он выехал со двора. Мать с гордостью в душе провожала сына до самой дороги, украдкой поглядывая на соседний двор Тимолиных: смотрит ли Дарья, как сын сейчас отправится в дорогу на своей телеге. Соседка, бывало, любопытничала, но на этот раз её что-то было не видно…

И вот настало долгожданное сватанье, накануне выпал глубокий снег; день выдался солнечный, морозный; скрипели деревья и плавно, словно задумчиво, раскачивались; всё кругом лучезарно искрилось. Радостно и тревожно было на душе у Фёдора: радостно, что погода стояла как на заказ и что скоро произойдёт важное для него событие, и тревожно, что решил круто изменить всю свою жизнь. И тут же ворохнулась отчаянная мысль: а что, если к его приезду невеста передумает? Но тут же успокоился, поскольку Катя казалась серьёзной девушкой, не склонной к легкомысленным поступкам. И вот в Кухтинку на санях, взятых на этот день у Ивана Макарова, но запряжённых своим конём Кобчиком, поехал с матерью и тёткой Паней к невесте и так волновался, что чем ближе к деревне, тем сильней и упружей билось сердце.

Дорогих гостей встретили с жёнами братья Екатерины. Егор ходил гоголем: хромовые сапоги в гармошку, широкие брюки свешивались через голенища, черный пиджак, внакидку овчинный полушубок своей работы. Пока Егор встречал гостей посреди двора и провожал гостей к избе о чём-то шумно и весело гомоня вместе с приезжими, Епифан вместе с женой, невесткой и матерью стоял на крыльце старой избы. Гости взошли по ступенькам, хозяева немного посторонились, и тут, на крыльце все постояли, потолкались, с удовольствием перекинулись с дорогими гостями шутками-прибаутками. Только Фёдору церемония сватанья показалась излишне канительной. Особенно он морщился, когда тётка Паня вела положенный в таких случаях церемониальный торг насчёт того, с какой целью они к ним пожаловали.

– А сюда ли вы завернули, не промахнулись ли? – бедово спрашивала Софья, сияя серо-золотистыми глазами.

– Ой, да как мы могли обмануться, – говорила задорно тётка Паня. – Ой, да нет же, купец не ошибся домом, в самый раз попал на свой шикарный товар и вот пожелал посмотреть, как живёт красна девица в терему своём.

Фёдор стыдливо отводил в сторону глаза, так как не любил пышных слов. От всего этого нарочитого с обеих сторон обмена шутками-прибаутками он ещё больше покраснел. Он был готов забрать суженую, поехать расписаться в сельсовете и навсегда перевезти невесту с приданым в свою избу.

И вот наконец гости с хозяевами чинно вошли в тёплую уютную избу, где зазывно дразнили обоняние пахучие ароматные кушанья. Перед приходом гостей Катя стояла возле горячего бока печи, а стоило услышать голоса входивших в горницу, она быстро отступила к окну с накинутым на плечи белым пуховым платком. На ней была новая нарядная цветастая блузка и чёрная расшитая красными цветами юбка.

До самого последнего момента она с трудом верила, что выходила замуж в другое село, отчего ей становилось жалко не столько себя, сколько мать, которая останется жить в избе одна. Ведь братья – ни тот, ни другой – к себе не возьмут её. А как высказала ей такую невесёлую мысль, она лишь печально улыбнулась и махнула обречённо рукой: мол, о чём горевать, как-нибудь доживёт свой век, только бы она, Катя, была вполне счастлива. И впрямь о том, что её ожидала одинокая старость, Мария Григорьевна не раз думала сама. Конечно, душа невольно обмирала, но при дочери, как могла, крепилась, а наедине лила неутешные и горькие слёзы…

Между тем сватанье прошло довольно весело и удачно. Егор рьяно наигрывал на старой гармошке, а Настя и Софья пели, старые женщины подпевали. Екатерина замечала: почему-то Фёдор даже песен смущался, и ей это было видеть очень чудно. Но ему ничего не сказала. Стол был уставлен сытной закуской, мясо было трёх сортов: и птица, и свинина, и баранина, а также салаты, грибы и разные рыбные блюда.

Екатерине было также интересно наблюдать, как её жених будет пить самогон, сильно ли он охоч до него. Как-то Егор пришёл к ним с четвертинкой, чтоб выпить с будущим зятем за знакомство. Тогда Фёдор ограничился всего одной стопкой, сославшись на неблизкую дорогу домой. И на этот раз стопку он разделил предусмотрительно на два захода. Зато её братья кидали за ворот не стесняясь, одну за другой, за что ей становилось очень совестно перед Фёдором, который не очень к ним тянулся, чем выказывал свою полную самостоятельность.

Между прочим, Настя и та выпила две стопки, не говоря о Софье, которая могла пить почти вровень с мужиками, поэтому Епифан не без грубости всегда одёргивал жену. Хотя в другой раз её не заставишь выпить ни в какую. Правда, Екатерина и сама не больно чтила выпивку, лишь для вида всегда пригубливала…

А через месяц сыграли шумную свадьбу, пригласили соседей и почти всех местных и дальних родственников, за три дня до торжества Епифан ездил за тётками в Калугу и Москву, один день сперва гуляли у Екатерины, а два – у Фёдора…