Андрей Угланов - Чудеса под куполами (сборник)

«Агитационный» стоял за мыском, и вряд ли можно было его увидеть, двигаясь с той стороны реки, откуда появилась моторка. Двигатель тем временем, тихо поурчав, замолк вовсе. И неизвестно, кто находился в лодке, но тем, кто был на берегу, казалось, что их прощупывают чем-то жарким и горячим, отчего лица покрылись холодной испариной, а удары сердца громко отдавались в барабанных перепонках.

Ожидание затягивалось. Темный силуэт лодки стал уже различим в рассеянном ночном свете. Вырисовывались и две человеческие фигуры, всем своим видом и настороженностью говорящие, что они внимательно слушают и им достаточно одного звука, чтобы наброситься, скрутить руки, задержать… – ночью каждый шорох далеко разносится по спящей реке. Степан услышал, как бьют хвостами стерлядки, что остались брошенными вместе с остатком сетки на мелководье. Он понял, что попадется на этот раз крупно и не только со штрафом – дело пахло сроком! Да на беду, еще рыбы угораздило целую пропасть…

– Гаврилыч, погнали на Барсучью! Здесь, кажись, тихо, – сказал кто-то в лодке, и сразу вжикнул звук заводимого «Вихря».

Когда шум мотора сравнялся с комариным писком, дядя Степа встал, отряхнулся и пошел к сетке. За ним вскочил Сашка и бросился бегом помогать ему. Макухин продолжал лежать и встал только тогда, когда Степан притащил в картузе речной воды и вылил ее Паше на голову.

– Второй раз не повезет, – шептал торопливо механик. – Барсучья через три поворота, часа полтора – и снова здесь. Вы уж постарайтесь, не губите себя, – тараторил Степан, показывая, как вынимать стерлядок из сетки.

Он выдирал рыбу вместе с клочьями кожи и бросал в мешок. Гладкие холодные рыбешки не бесновались, попав из привычной среды в цепкие руки, а плавно поводили из стороны в сторону красивыми хвостами и вытягивали судорожно рыльца.

Когда грязную сеть освободили от рыбы, рядом с полными мешком и ведром лежала на земле внушительная горка стерляди, которую просто некуда было положить. Сашка наотрез отказался снять рубаху, чтобы сделать подобие мешка и унести то, что осталось лежать на земле. Пришлось побросать излишки в небольшую ямку и привалить сверху плоской известковой плитой, благо их валялось вокруг предостаточно. Кинуть в реку Степан побоялся – вдруг заметит кому не положено…

Паша Макухин находился в состоянии отупения. Усталость, физическая и моральная, так подействовала на него, что он не вдумывался в то, о чем ему говорили, а покорно собирал в охапку сеть и перетаскивал каменную плиту. Наконец, когда со всем было покончено и они шагали назад, к теплоходу, до него начали доходить разглагольствования дяди Степы. Механик уже поверил в свое счастливое избавление и стал разговорчивым. Сгибаясь под тяжестью мешка и скомканной сети, он бормотал себе под нос, не заботясь о том, чтобы его кто-то слушал.

– Как только придем, вы ее сразу в оборот, то есть почистите! Ведро ваше. Честно заработали. А в ём рублей на пятьсот, если по госцене, по штрафу. – Он перевел дыхание и продолжал: – Чистить просто: в брюхо ножиком – и требуху за борт. Но смотри не проморгай! В ином брюхе и икорка может оказаться, тогда в баночку ее и сольцой пересыпать – часика через три уже на хлебушек можно, да на маслице! Рыбку почистите, сложите в ведерко и водичкой прилейте – тогда тащите ко мне в машинное. Сварю в лучшем виде! Да несите шустрей, сейчас жарко, враз испортится.

Они подходили к спящему теплоходу, а Степан никак не мог угомониться:

– А вы, ребята, ничё, подходящие! Впервой, видать, так рыбалили? В другой раз легче будет, – он обращал последние слова преимущественно к Сашке, и тот, почувствовав это, повернулся лицом к дяде Степе.

– В другой раз заместо меня Оськин пойдет, – устало ответил он механику, – или детей вон позови, они еще глупые, может, согласятся, а может, и сразу харю тебе набьют – все может быть.

Привалов на ходу снял рубаху, потом со злостью стащил грязные брюки и медленно зашел в воду. Несколько минут он отфыркивался и смывал с себя мокрую глину, окунаясь с головой, затем вышел на берег.

– С рыбой ко мне, Паша, не подходи. Ни чистить, ни жрать ее не буду.

Сашка стер с лица капли воды, подхватил одежду и зашел по сходням на теплоход. Там он развесил мокрую рубаху и штаны на бортике в корме и ушел в кубрик спать.

– Ничего, проспится – по-другому заговорит! – проворчал вслед Сашке дядя Степа и тоже зашел на палубу. – Ты чистить начинай, что в ведре, а я вернусь за лодкой, – обратился он к Паше и, бросив в машинное отделение мешок с сетью, торопливо убежал.

Стрелки часов показывали половину четвертого утра. И если бы Павел Макухин оторвался на миг от ведра со стерлядью и смахнул вымазанной в крови рукой прядь волос со лба, то увидел бы неповторимый июньский рассвет, увидел бы полет стрижей, гоняющих низко над водой утренних насекомых, и саму воду, слегка затуманенную и парящую. Увидел бы неяркое раннее солнце, меняющее небесные краски прямо на глазах, и капельки росы, осевшей на висящей у камбуза клеенке Екатерины Алипповны.

Но нет! Паша вспарывал последние брюшки, а под картонной коробкой, что стояла у его ног, находилась пол-литровая баночка с положенной в нее на два пальца черной стерляжьей икрой…

Макухин закончил наконец чистить рыбу, смахнул ногой за борт грязную слизь и спустился к воде промыть тушки. Время поджимало, и он торопился – даже подумать о том, что Мирошников или Оськин застанут его за таким занятием, было страшно. Так, торопясь и расплескивая из ведра воду, Паша подошел к железной двери в машинное отделение и постучал. Дверца скоро открылась, и из нее высунулся механик Степан. Он жевал и вопросительно глядел на Пашу.

– Значит так, – заговорил Степан, и от него пахнуло луковым запахом с рыбой, – сварим завтра ночью. Сейчас некогда, да и не на чем. Присыпь покуда солью и спрячь до ночи над палубой, за капитанской рубкой. Туда, окромя меня, никто не лазит. На-ка вот, попробуй, – сказал он в конце и протянул Паше открытую ладонь. На ладони лежал прозрачный кусочек стерляди, густо посыпанный солью, и долька лука. – Пальчики оближешь!

Паша брезгливо отказался от подарка и, подождав, когда механик принесет ему пачку соли, ушел на крышу, слыша за спиной хруст, издаваемый мощными челюстями Степана Алексеевича…

Давно уже все встали. «Агитационный» привычно исполнил свою функцию, повстречав после завтрака старый колесный буксир. Пароход, не знавший механизации и автоматизации, имел довольно большую команду и тащил за собой баржу с песком в низовья, на стройку в Набережные Челны. Экипаж похохатывал, просматривая «Джентльменов удачи», а после фильма долго не отпускал со сцены квинтет девочек, исполнивших «страдательную» песню про любовь.