Евгений Ткаченко - Рассказы

За время, проведенное в деревне, удалось мне обойти все окрестные леса и болота.

Как же природа здесь была богата на свои дары! Грибы – на любой вкус: белые, красные, подберезовики, называемые здесь обабками, лисички и опята. Особенно большое изобилие ягод. В разное время лета мы ходили за гоноболью, малиной, черникой, морошкой, а осенью – за брусникой и клюквой. И носили все это богатство ведрами и корзинами. Любимая ягода почти всех и гвоздь каждого сезона, конечно, морошка. Варенье из нее восхитительное, вкус медовый, а когда его варят, то медовым ароматом пропитывается весь дом.

Прошло много лет, и красоты в деревне и вокруг нее явно поубавилось, а в речке практически исчезла рыба. Возможно, это связано с тем, что ушло в мир иной поколение людей верующих, поколение, жившее в гармонии с природой, и сменилось, как и везде, людьми, выросшими при советской власти с установкой: природу безжалостно покорять и властвовать над ней. Рукотворная красота, которую оставили нам наши предки, совсем уже почти вся исчезла или превратилась в руины, как церковь на Божьей горе.

И сокрушалась душа в безысходности, и не верилось, что возрождение возможно. Но вот всего-то лет пять-шесть назад случилось чудо. Случилось совсем нелогичное и неестественное. На фоне всеобщего развала и разрухи не только внешней, но и в головах и душах населения, вдруг встал, как Феникс из пепла, храм Успения Божией Матери, и вокруг него стала возрождаться красота и радость. Оказалось, чудо это связано с человеком и, конечно, с верой.

Храм восстановлен благодаря трудам, вере и энергии практически одного человека – протоиерея отца Вячеслава. Появился в деревне приход, и уже пятый год регулярно проводятся службы. Восстановлен не только храм, но за четыре года сформирован прекрасный архитектурно-парковый мемориальный комплекс, который объединил в одно целое воинское немецкое захоронение, Успенский храм, обустроенный храмовый родник и Парк Мира с аллеей скульптур.

Смотришь на это чудо возрождения и начинаешь понимать, как много может сделать один человек и что человеку, преисполненному верой, возможно все.

Пока молодой живешь на белом свете жизнью текущей, она захватывает и занимает тебя всего. О конечности и кратковременности своего пребывания на этой земле не задумываешься. В душе ощущение, что жизнь – она большая-большая, почти вечная. Когда сталкиваешься со смертью кого-то из близких, то не понимаешь ее и пугаешься. Душа не желает воспринимать это явление. Оно никак не вписывается в твою чудную, интересную земную жизнь. О том, что это страшное явление касается и тебя, не хочется даже и думать.

Проходит время, решаешь последовательно вопросы, поставленные этой земной жизнью: сажаешь дерево, строишь дом, растишь детей. В какой-то момент вдруг начинаешь замечать, что изменилось время – бежать оно стало значительно быстрее. В душе постепенно проявляется понимание конечности бытия. Начинаешь жалеть это убегающее время и осознавать, что убегает именно твое время на этой Земле. Особенно обостряется это ощущение, когда уходят твои родители и ты неожиданно оказываешься крайним. Осознав это, чувствуешь внутри какой-то холодок, и в это же время резко меняется твое отношение к смерти. Вдруг осознаешь абсолютную неизбежность ее, понимаешь, что она стала ближе, и удивляешься тому, что не страшно – перестала она пугать. Может, потому, что уже много близких и любимых ушло туда, в жизнь вечную. Сразу вспоминаются мои бабушки, каждая из которых говорила почти слово в слово такую фразу:

– А ведь я не боюсь смерти…

При этом смотрели бабушки ясными глазами, и казалось, что их светящиеся лица отражают какое-то знание, мне еще неведомое.

И замечаешь еще одно, что вместе с этой протекающей жизнью уходят в небытие какие-то события, порой настолько серьезные, что забывать их нельзя. Именно из них выросло сегодняшнее время. Поняв это, вдруг осознаешь важность и значимость этих убегающих событий и необходимость оставить потомкам правдивые свидетельства о них. Это вдруг вызревшее в тебе понимание в первое мгновение вызывает в душе чувство, что пришло оно поздно и почти не осталось на земле людей, которые были свидетелями тех событий, и добыть эти свидетельства невозможно. Однако знание того, что это воля Божья, тебя успокаивает, и уже воспринимаешь это пришедшее понимание как намек свыше – посмотреть по сторонам. Может, ту информацию, которую тебе предлагают запечатлеть, еще можно получить, и даже она где-то рядом с тобой.

А ведь и правда, если вдуматься совсем неслучайно возродился храм Успенья Божией Матери в деревне Сологубовке, и духовная жизнь вокруг него тоже начинает возрождаться, но нет твердой опоры для этой новой жизни, провалилась она куда-то. Ведь вера – это связь с прошлым, а здесь утеряно совсем недавнее прошлое, никем оно не описано и не зафиксировано. Есть память, записи о времени дореволюционном, когда владели этими землями князья Юсуповы. Есть время сегодняшнее, которое мы все воочию видим и ощущаем. И между этими отрезками времени – пустота. Кажется удивительным, что провал пришелся на Великую Отечественную войну – знаковое и судьбоносное время для нашего народа, и особенно для этой местности.

Больше трех лет земля эта была под властью немцев, а местное население находилось в гонениях. Как же жили тогда наши дедушки и бабушки? Как выживали? Почти ничего не знаем про это мы, потомки их. Может, не делились они памятью своей с нами по двум очень естественным причинам. Первая та, что человеку свойственно неприятное быстрее забыть и никогда не вспоминать. Ну, а вторая – радость. Радовались они тому, что выжили и воспоминаниями не хотели эту радость омрачать.

Из моей близкой родни по линии матери попали в оккупацию в Сологубовке целых девять человек, а рассказать об этом времени может сегодня только моя двоюродная сестра Анна. Сестра попала под оккупацию немцев как раз в описываемом районе и попала ребенком уже достаточно сознательным. Было ей почти шесть лет, и больше трех лет войны она достаточно хорошо запомнила. Анна охотно откликнулась на мою просьбу рассказать об этих годах ее жизни.

Осенью 1941 года жила она со своей матерью Агафьей Николаевной, моей родной тетей, в деревне Березовка, расположенной в четырех километрах от Малуксы, в доме своего деда Петра Филипповича. Отец ее, Петр Петрович, в то время уже был призван в армию и воевал, как и его трое младших братьев. Братья – Семен Петрович и Александр Петрович были в регулярной армии, а самый младший, шестнадцатилетний Михаил, в партизанах. Забегая вперед, скажу, что погибли в этой войне все четыре брата. Старший – отец Анны – воевал дольше всех и погиб в Белоруссии в 1944 году.