Александр Холин - На краю вулкана. Сказки для взрослых, или Неадекватные мысли об адекватных событиях

– Господи! Да что же это? Да куда же?! – завопила она и попыталась ухватить мужа за пятку, но тот был уже вне пределов досягаемости и вопил ничуть не меньше своей супружницы, только на совсем другую тему:

– Молчи, дура! В прихожей «Поляроид» лежит. Быстро фотографируй! Но Зина не послушалась, а всё так же, нелепо махая руками, ахала и охала на крыльце.

– Фотографируй, дура! – ещё раз возмутился Возмущенский, поднимаясь, как в песне, всё выше и выше.

Поэт не любил свою жену хотя бы за то, что она в свое время запретила ему эмигрировать и, в конце концов, загнала известного модного поэта под башмак. Возмущенский никак не хотел признаться себе в том, что эмигрировать в юные годы никогда и никуда не собирался, так как возмущаться существующим строем ему было разрешено и здесь, что называется «не слезая с печи», получая к тому же за это ощутимую денежную независимость и удовлетворение от сделанного дела.

Обалденная мечта любого поэта! Но была в этой бочке мёда своя ложечка дёгтя – наглый конкурент Гений Евтушенский. Возмущенский, сколько помнил себя, всегда завидовал удачам и неудачам конкурента, поскольку тот даже из неудач извлекал для себя выгоду.

Размышляя таким образом, плюнув на кудахтавшую внизу жену, он с любопытством присматривался к иноземному летательному снаряду, пассажиром которого ему предстояло оказаться в ближайшем будущем.

Долго ли коротко ли, а люк за ним все-таки закрылся и снаряд рванул со скоростью снаряда так, что у нашего героя Зинины пирожки на волю запросились. Но ничего, пронесло вроде. А когда в открытый космос вырулили – совсем полегчало. В кабинке у него экран во всю стену, очень на окошко похож, только занавесочек не хватает. Смотрит Возмущенский, а Земля уже размером с земляной орех.

– Куда ж это меня черти полосатые потащили? И сами что-то не показываются. Ну, да ничего, потерпим.

Между тем тарелка эта летающая прямо к созвездию Льва устремилась. Да снова ка-ак рванет через все супер световые барьеры и нуль-пространство так, что весь полет в несколько минут обошелся.

Глядит Возмущенский – его скоростное ландо к какой-то задрипанной планетке подруливает, навроде Луны нашей.

– Тоже мне, инопланетяне! – возмутился поэт. – Не могли планетой посолиднее обзавестись, – а сам ждет, что же дальше будет.

Дальше опустила его тарелка осторожно на поверхность. Люк открылся, и путешественник легко так выпрыгнул из неё. Стоит, платочек шейный поправляет, который один только из всей одежды и был у него.

Глядь, а к нему уже аборигены инопланетные спешат. Засмущался Возмущенский, за тарелку прячется: как-никак первый контакт с внеземной, так сказать, а он не при смокинге. Хорошо хоть платочек есть: поэт его никогда не снимал, даже в бане, но тут снял-таки и на манер бикини пристроил.

Подбегают аборигены, рады-радёшеньки, что такую птицу заполучили и ну наперебой интервью брать. А Возмущенский, достоинство своё и честь планеты блюдя, отвечал поначалу осторожненько, с оглядкой. Но потом разошелся всё же и давай отборной словесной грязью поливать кого попало, особенно конкурента своего:

– Скажите, а ваш собрат по перу, поэт Гений Евтушенский помогал вам добиться славы и почета?

– Нет, никогда! – возмутился Возмущенский. – Евтушенский здесь совершенно ни при чём. Я был, есть и остаюсь главным поэтом страны и самым непревзойдённым скульптором планеты. Ведь на призвание и значимость человека всегда указывает его фамилия и потому, если уж возмущаться, то возмущаться, как положено истинно русскому человеку. Конечно, в разумных пределах, но рамки мне никто никогда не ставил, не то, что этой бездари Евтушенскому. Недаром он и прославился только тем, что писал поэмы о Чернобыльской АС да о космодроме Байконур, где однажды был Сам Первый Президент! Я – другое дело. Мне ничего не стоит сказать прямое слово даже о душе, глядя ей прямо в глаза. Вот послушайте:

– Но ведь это же не о душе, а…

– Напрасно вы так! – возразил Возмущенский. – Ведь человеку свойственно пачкать душу в течение дня. Где же ему отмываться? А отмываться надо, потому что нет опаснее грязи грязной и грязи разной, прилипающей. А вокруг нужен друг и подруг кутерьма. Эх-ма, Дюма, ума котома!

Поэт тут же отыскал под ногами уголёк и принялся наглядно выписывать своё словотворчество на боку летающей тарелки:

– И что же, это нравится землянам? – удивились инопланетяне.

– А то?! – кивнул поэт. – Без меня и моей умы котомы они давно бы уже свихнулись.

– Вы хотите сказать, с ума посходили бы? – принялись уточнять инопланетяне.

– Конечно, – кивнул Возмущенский. – Ведь я же не серость как, скажем, тот же Евтушенский, который только и знает, что вопит о своей преданности Вождю и родине, хотя он, а не я самый настоящий Ирод, Христопродавец, да вообще тёмная личность..

– За что же вы его так невзлюбили? – удивились инопланетяне.

– За пиджак в яблоках и за многоженство, – с уверенностью произнёс Возмущенский.

– У вас это не разрешено?

– Нет, почему же. Но он так нагло женился на… Впрочем, я не сплетник, – оборвал себя поэт, – и, если уж говорить, то не о нём, а обо мне и моём творчестве.

– Что же вы сейчас такого бесценного творите? – любопытничают аборигены.

Возмущенский давно уже ничего такого не натворил, но давешняя, привитая ему привычка к возмущению, взяла свое:

– Я творю сейчас очень объёмную и разоблачительную вещь «Пельше Пельцын и примкнувшие к нему домократы». В этой поэме весь мир увидит истинное лицо так называемой дермократии.

– Вы против существующего правительства и проводимой им политики? – стали коварно интересоваться инопланетяне.

– Нет, нет, – поспешно возразил Возмущенский, – но терпеть прихлебателей и – в прошлом – идеологов коммунистической морали не намерен.

Возьмите хоть Гену Бурбулиса или, скажем, Толика Чубайса. Они завтра же перекрасятся из полосатых в ещё каких-нибудь, буде им от этого польза.

– А вы самый верный патриот?

– Нет. Я, как всегда, нет! – кивнул Возмущенский. – То есть, я хотел сказать «Да»! Конечно да! Вернее не бывает!