Наталья Волохина - Озорушки

Так все и шло своим чередом, пока однажды утром Хозяйка не впустила в птичник новую Уточку. Когда такое случалось, весь птичник оживлялся. Событие! И присмотреться надо к новенькой, и себя показать, и, если что, на место ее поставить. Только Уточка эта сразу странно себя повела – не по-утиному. К нам спокойно подошла, как ни в чем не бывало, будто всегда тут и была. А когда Главный гусь, ошалевший от такой наглости, попер на нее, даже не шелохнулась, только, когда вплотную подошел, как-то странно подпрыгнула и толкнула изо всех сил грудью в его грудь. Главный гусь через голову назад перекинулся, да так и остался сидеть. Ясно, что после этого никто не рискнул права качать. Все сделали вид, будто ничего не случилось.

Она, конечно, от нас отличалась. Перышки черные, на крыльях красные и зеленые полоски с отливом, как у селезня. Но красотки у нас и раньше бывали. Хозяйка иногда чудила, все хотела новую породу вывести. И смелые утки бывали. Но по-настоящему она нас вечером удивила, когда свет в птичнике погас. Мы в кучку сбились, пригрелись и только засыпать начали, новенькая заговорила первый раз за весь день: «Когда я была сойкой, спала на ветке, в одиночку. Уткой спать удобнее, уютней».

Все просто онемели от изумления. Правило Света никогда никем не нарушалось. Свет погас – ночь, надо спать, свет горит – день, надо есть. А тут ТАКОЕ! Даже куры проснулись. Но самым удивительным было то, ЧТО она сказала. И до нее были у нас хвастливые пришлые утки, но сочиняли они обычно про то, что когда-то летали, как дикие или были где-то дальше птичника. И балаболили обычно днем. Но это! Ни в какие ворота, да и ума ни у кого нет, чтобы сообразить, что ответить или спросить. Она это поняла и говорит: «Я раньше не только сойкой была, но и другими разными птицами». Тут к нашей Главной утке дар речи вернулся, и она авторитетно заметила:

– Утки могут быть только утками.

– Вовсе нет! И вы раньше не только утками бывали, да сначала расхотели другими быть, а потом забыли, как это делается.

– Правду говорят, глупее утки – птицы нет, – сказала Главная курица, – ты, милочка спи, а то вес потеряешь, чего доброго.

Птицы переполошились и запричитали:

– Так недолго и вес потерять! Не мешай спать!

Уточка замолчала. Но на другой день, когда мы с ней рядом в пруду плавали, я не удержалась и спросила:

– Ты часто такие вещи придумываешь?

– Что ты? Я ничего не придумала, я правда все помню. Мы можем стать кем угодно после Дня забоя, нужно только Очень Захотеть. Больше всего мне понравилось быть собакой. Все тебя слушаются, Хозяйка с тобой дружит, бегать можно куда угодно. А там, где угодно, столько интересного. Я теперь обязательно снова собакой буду. Прямо сегодня начну тренироваться.

И ведь не обманула. Вышла из воды и давай отряхиваться как собака, только брызги во все стороны полетели, потом давай по земле кататься, перья сушить – ну, точно, наш Трезор. На этом не успокоилась, стала показывать, как червяка охранять. Только лаять у нее не получалось. Самое замечательное началось, когда она за Хозяйкой стала ходить и её охранять. Хозяйка эти странности заметила и говорит: «Как щенок за мной следом ходит. Порода что ли такая?». Стала новенькую Нюшей называть. Мы все оставались просто утками, а она стала Нюшей. Принесет Хозяйка таз с едой и первым делом зовет: «Нюша! Нюша! – а уж потом всех остальных, – Утя! Утя! Утя!» Обижались многие, особенно Главная утка, но помня про падение Главного гуся, на конфликт не решалась.

Все случилось осенью. Уже заморозки начались, близился День забоя. Все со страхом его ждали, Нюша ничуть не тревожилась, напротив, оживилась и все твердила: «Наконец-то я буду собакой». Внимания на нее не обращали, давно решили – ненормальная. И вдруг, Нюша пропала. Вечером, как всегда, уснула, прижавшись к моему боку, а утром исчезла без следа. Хозяйка звала её долго-долго, потом привела Хозяина, он все щели проверил даже на потолке, все искал лисий лаз. Но никакого лаза не было. Обыскали все кусты вокруг дома, все звали-звали Нюшу, но она так и не откликнулась. Хозяйка еще долго, заходя в птичник, искала Нюшу глазами.

Настал День забоя. Обычный страх, паника, темнота, сменились теплым покоем в яйце. Потом был День рождения, первая травка, первый червяк. Про Нюшу я, конечно, забыла. Только однажды к сетке птичника подбежал щенок и стал тявкать на меня. Я на всякий случай отошла в сторонку, но не испугалась, знала – ему меня не достать. А он все лаял и лаял, но вдруг заговорил по-утиному: «Совсем забыла, что ты не помнишь по-собачьи». Я опешила, только таращилась молча, глупая утка. «Что же ты, совсем меня не помнишь? Ведь я – Нюша!». И тут я все вспомнила, но ответить не успела. Хозяйка закричала: «Нюша! Нюша! Ко мне, ты там что забыла, у птичника?»

С этого дня я твердо решила в следующий раз стать собакой и начала тренироваться, как Нюша раньше. Но получалось у меня плохо, я не помнила, как это делается. И чем больше я весила, чем ближе был День забоя, тем меньше верила, что у меня получится. И однажды, когда погас свет, вместо того, чтобы вспоминать, заснула с мыслью: «Зачем? Мне и так неплохо. Главное, пережить День забоя, а потом все будет прекрасно». И перестала тренироваться, набрала хороший вес, даже больший, чем у Главной утки. И когда подросшая Нюша подходила к сетке и звала меня, делала вид, что не слышу.

Потом наступил День забоя…

Среди тысяч устриц только в одной из случайной песчинки вырастает жемчужина.

Есть специальные фермы, где в устрицах выращивают жемчужины. Устриц без жемчужин едят с лимонным соком. Остальные устрицы просто живут.

Я лежал в теплой, мягкой постели и метал стать устрицей, которая просто живет. Я покойно лежу в абсолютно гладкой, уютной раковине. Мне не нужен свет. Мне не страшна буря. Даже если начнется страшный шторм, он не сможет причинить мне вреда, вода просто перенесет с одного места на другое, и мой уютный домик снова будет покоиться на мягком песке. В отличие от шустрых, но глупых рыбешек, мне не угрожают никакие хищники, мой дом – моя крепость. Есть шанс, что огромные человеческие руки вынут меня из воды и, о, ужас, откроют створки страшным ножом, потом запихают в безобразную клыкастую пасть и моя жизнь закончится. Но ведь есть также шанс, что прилив не принесет меня к тому месту, где ловят устриц, и со мной ничего не случится. Многие часы, дни, годы я буду уютно лежать, постепенно увеличиваясь в размерах. Стенки дома будут обрастать известняком и илом, становясь все прочнее. Постепенно я состарюсь. Ведь устрицы, наверное, тоже старятся. Настанет день, когда я тихо и спокойно закончу жизнь устрицы. Створки раковины бесстрашно распахнутся и какая-нибудь рыба, питающаяся падалью, пообедает мной, но мне уже не будет страшно. Мне даже не будет все равно, меня просто не будет. Да! После меня останется раковина, которая сохранится миллионы лет, но это мне тоже будет все равно.