Михаил Шелков - Проект «Калевала»

Скотту даже тяжело было фантазировать, рисовать перед глазами картины прошедших лет. Находясь в Тауэре, он не мог представить себе времена Вильгельма Завоевателя, потому что этому мешали бесконечные щелчки фотоаппаратов, раздававшиеся повсюду. На брусчатых улицах не оживали средневековые воины, вместо них по улицам бродили люди всех рас и национальностей, образуя безумную пёструю толпу. Скотт не был ни ксенофобом, ни националистом, но никак не мог смириться с фактом, что англичане, да и вообще британцы, по статистке уже не составляют даже половины населения многомиллионного города. А побывав в районах Ньюхэм и Брикстон, он вообще испытал культурный шок. Даже не хотелось верить, что Лондон может быть и таким … Но приходилось принимать как факт…

Тогда Скотт, может быть, впервые понял, насколько ему дорога его родная Шотландия, где он вырос и из которой бездумно сбежал. Даже старая Англия, где-то в пятидесяти милях 2от Лондона стала радовать его своей патриархальностью и традиционностью.

Так, историка, ставшего гидом, постепенно начала раздражать его работа. Вслед за одним днём приходил другой, а у Скотта ничего не менялось. В итоге он стал терять ориентиры в жизни, ровно как и вкус к ней.

Возвращаться в милую, любимую и родную, но невероятно скучную Шотландию не хотелось, а существование в Лондоне с каждым днём всё более напоминало насильное заточение. Утешение Скотт находил лишь в паре-тройке старых пабов, куда с каждым днём заглядывал всё чаще.

Перемены наступили после встречи Скотта с Меган, юной, симпатичной жительницей Бирмингема. Они познакомились в Лондоне, затем молодой человек был приглашён в гости. И сложно сказать, в кого Скотт тогда влюбился больше: в Меган или в её город… По логике вещей, в Бирмингеме не было ничего такого, что могло бы ему понравиться: суета, сродни лондонской, те же районы неформалов и меньшинств, а ближе к окраинам – патриархальная скука. Но на то Бирмингем и был уникален! Его можно было полюбить просто так, за то, что он есть. И Скотту захотелось остаться в этом месте. Вкус к жизни вроде бы вернулся. А красивый роман в красивом городе подвёл шотландца к рубежу семейной жизни.

Работать гидом и дальше Скотту уже не хотелось. И он сделал шаг вперёд: открыл в городе небольшую туристическую фирму. Вскоре бизнес стал приносить скромный, но постоянный доход. Через год после переезда Скотт женился на Меган. Они стали жить недалеко от центра города в уютном доме. Из их спальни открывался милый вид, конечно же, на канал. Каменная набережная пролегала только по противоположной стороне водной артерии, и Меган разбила под окнами дома небольшой садик. Именно этот садик начал постепенно раздражать Скотта… Своей умильностью, уютом, тихой простотой…

Дело, конечно, было не в садике, а в самом Скотте. Но именно вид из окна стал для него наглядным отображением жизни, к которой он пришёл. Будучи человеком зрелым, здравомыслящим, Скотт так и не мог понять для себя, что же вокруг него происходит не так. Хотелось чего-то большего, чего-то необычного, запредельного… Скотт был мечтателем! Им же и остался. «Только я ведь мечтал о замках, а всё, что мне теперь приходилось видеть – постриженные зелёные кустики на фоне канала… К этому ли я шёл? И этого ли хотел? Тихий, спокойный быт, размеренность – всё это угнетало меня ещё в детстве и юности… Но тогда чего же я хочу в действительности? Сам не знаю… Глупости! Это жизнь, и с ней нужно как-то мириться!» – рассуждал Скотт день ото дня. Но подобные мысли никак не могли его оставить. Меган часто стала заводить разговоры о будущем, о детях. Скотт уходил от ответов. Он действительно не знал, что отвечать. Не знал, как поступить правильно. Запутался в своём сознании, возможно, в мечтах… Посещение пабов опять стало регулярным.

Скотт часто смотрел сквозь окно иного паба в вечернюю темноту, на самом деле устремляя взгляд много дальше. Впадая в прострацию, он оживлял свои детские фантазии. И там он снова видел огромный замок с высокими стенами и мощными башнями. Не совсем тот, который он построил на старых руинах. В грёзах Скотта этот замок достраивался, модифицировался… Он уже не был банальным средневековым оплотом для рыцарей, закованных в сталь. Этот замок теперь окутывала сказочная дымка, так и говорившая о таинственных временах, когда остров заселяли кельты и пикты, необычные существа, древние боги и полумифические герои, вроде короля Артура или волшебника Мерлина.

…И вот он, Скотт, полный отваги и решимости, под чёрными грозовыми тучами, озаряемый сполохами молний, подбирается к неприступной крепости. Она кажется абсолютно чёрной, но при очередной вспышке на стене замка очерчивается рельефный контур огромных камней кладки. Между длинными шпилями башен, что упираются в тучи, летает огнедышащий дракон. Извергнув очередную волну пламени, он опять скрывается в чёрной завесе. Мост перед воротами разрушен, и единственный шанс попасть в замок – это преодолеть тайную тропу, далее узкую, высеченную в стене лестницу, где крохотный проход наверху охраняют огромные каменные стражники. Указывает же на тайную тропу прекрасный белый единорог. Он встаёт на дыбы и издаёт ржание. Не похожее на конское, а какое-то возвышенное…

Но однажды витающие грёзы Скотта прервал телефонный звонок. Мечтатель вяло и отрешенно вернул свой взгляд в суету бирмингемского паба «Солодовый Дом». Он достал из кармана телефон и посмотрел на экран. Интерес к реальному миру проснулся сразу же, как только Скотт увидел имя абонента. Это был его старый друг, священник из родного Камелона, отец Эндрю.

Общение с отцом Эндрю во многом сформировало жизненные взгляды юного Скотта. Будущий священник с детства отличался умом и образованностью, но в своё время предпочёл карьеру военного. Он служил в Королевских вооружённых силах и даже участвовал в военной операции на Фолклендских островах. Сразу же после окончания этой маленькой войны Эндрю написал рапорт об отставке и вернулся в Шотландию. Он стал более молчаливым и замкнутым. Многие спрашивали его о причинах, заставивших бросить службу, но Эндрю не отвечал ничего кроме передумал или понял, что не моё . Скотту, после того как они очень близко сошлись, Эндрю пару раз обмолвился о реальной причине. «Я многое увидел и более не хочу лишать людей жизни. Это не в моём праве», – говорил он с явной натяжкой, но искренне, видимо, переживая многие события внутри. «Раньше мне казалось, что солдат – это бравый парень в красивой форме, полный отваги и решимости. Но когда целишься в человека такого же, как и ты, только потому, что он носит другую форму и говорит на другом языке, задаёшься вопросом: „Зачем?“, а времени на ответ нет. Есть только время спускать курок…» – слова эти произносились обычно после очередного стакана крепкого виски и заливались ещё несколькими. Обдумывая их уже в сознательном возрасте, Скотт начал понимать, сколько человеческих жизней могут сломать даже самые незначительные военно-политические конфликты, о которых каждый день с такой непринуждённой лёгкостью сообщают СМИ.