Владимир Родич - Амонд

Год спустя, будучи Спасателем со стажем, Амонд изрядно укрепил свою репутацию, буквально вытащив с того света Колюшкиного брата, сторожа Фишку.

Напившись с другом знаменитой боркинской самогонки, Фишка взял поводок и, прицепив к нему с одной стороны себя, а с другой – Амонда, в зимнюю стужу пошел проводить домой в деревню дорогого гостя. Благополучно исполнив миссию, на обратном пути он уселся в сугроб, дабы покурить, и неожиданно для себя уснул.

Конечно, если бы он уснул с сигаретой не в сугробе, а дома в постели, Амонд едва ли смог бы чем-то ему помочь, разве что затушить курильщика и его дымящуюся постель из собственного брандспойта. Но в данном случае Фишка оставил ему выбор, прямо скажем, небольшой – либо околевай вместе со мной в сугробе, либо тащи меня домой! Конечно, всегда есть третий вариант. К примеру, перегрызть поводок и – хрен с тобой, спи, сколько хочешь! Только этот вариант был не для Амонда.

Фишке повезло меньше, чем его брату, Коленьке. Снега в том году было мало. Кроме того, ехать ему пришлось с крутой горы вниз головой, бороздя пьяной физиономией ледяные кочки и припорошенный строительный мусор. Да еще в доме никого не было, и раздевать пьяного «большого брата» Амонду пришлось самому. Желая поскорее протрезвить Фишку, Амонд даже не удосужился закрыть за собой входную дверь. Впрочем, и это пошло на пользу.

Как уверял позже Фишка, проснулся он от того, что дышать ему больше не представлялось никакой возможности: собака делала ему искусственное дыхание, причем весьма странным образом (не просто «рот в рот»). Оказалось, что Амонд неплохо знаком с различными способами оказания первой помощи. Собачий язык, достигнув самого желудка Фишки, извлекал из него остатки неусвоенного организмом самогона. Фишка от переполнивших его спасенную душу эмоций уже решил предложить ее обратно Богу, но вдруг обратил внимание на свою полнейшую наготу, – при открытой двери-то! – и пришел в окончательный ужас. Господи, страмота-то какая! Но сопротивляться бесполезно.

Пока Амонд не удалил весь до капли самогон из родного Фишкиного организма, он не успокоился. Когда же дело было сделано, оба героя так и уснули на полу, крепко обняв улыбающуюся голову белого медведя, дружелюбно расстелившего друзьям для ночлега собственную шкуру. Только вот шкура очень уж попахивала всяческими вонючестями соседского кобелька Гарика! В миру Гарика с уважением величали таксой*, но это уже совсем другая история. А за этот подвиг ни ордена, ни медали ни от Фишки, ни от правительства Амонд так и не получил, как впрочем, и за все остальные совершенные им подвиги…

Таксы – группа старинных немецких пород охотничьих норных собак. Используются для охоты на барсуков и лисиц. Различают гладкошерстных, длинношерстных и жесткошерстных такс. Гладкошерстные известны уже с XIV века. Длинношерстные таксы появились веком позже, жесткошерстные – в конце XVII века. В 1888 году в Германии был создан клуб любителей такс и принят первый стандарт. Крепкие, мускулистые собаки с сильно растянутым туловищем и короткими ногами, покрытыми складками кожи. Однако таксы не выглядят неуклюжими и неповоротливыми. Это подвижные, энергичные собаки. Очень привязчивы и верны хозяину, отличные сторожа, обладают громкими голосами. Популярны во всем мире.

Должно быть, собачья радость – это аппетитная косточка. Или огромная, не умещающаяся в пасти, кость. Или кусок мяса. А то и два куска. Не нам, людям, судить… Тем более что для нас собачья радость – это всего лишь острая аджика, помните такую? Смею предположить, что все-таки собачья радость для наших четвероногих друзей – нечто большее, чем все упомянутое выше. Например, дружба! Которую точно не съешь и не спрячешь в лодке под хозяйским бушлатом.

Как известно, у охотничьих собак, каковой и является такса, кроме слова «собака», с бойцовыми нет ничего общего. Еще известно, что такса – самое вызывающее недоразумение мировой охотничьей кинологии. Есть предположение, откуда появилось понятие «токсичность». Лису, видите ли, им подавай, да еще с норой. А где ж их столько взять-то лис этих?! Вот если б разводил их кто, с норами вместе, чтобы каждой таксе по штуке – другое дело. А так, видите ли, без охоты у них характер вредный получается. А у кого ж он без охоты не вредный будет. Может у людей?! Куда деваться от характера, если неохота…

Вышеупомянутый Гарик был существом крайне эгоистичным. Но Амонд тем не менее любил его с детства, прощая практически все подлые шалости. Зачастую Гарик забывал, кто из них сильнее, и стаффорд, дабы не усугублять и без того порядком доставшее его собачье одиночество, не считал нужным делать достоверную расстановку сил. Хозяева Гарика были Амонду очень близки и по духу, и по темпераменту, и по обладанию всеми положительными человеческими качествами. А самое главное – по своему отношению к Гарику. Они любили этого балбеса больше собственной жизни, но, тем не менее, вся их жизнь заключалась в постоянном желании того же самого Гарика, мягко говоря, убить!

Гарик, даже обретя с возрастом небольшое количество мозговых извилин, так и не стал обращаться к Амонду на «вы», подобно «семерым смелым». И в Борках ему больше всего на свете нравилось мешать Амонду купаться в реке. Иногда Амонд делал вид, что обижается, но только для проформы, ведь он всегда понимал, на кого обижаться стоит, а на кого – нет.

Но один раз «таксист» Гарик прокололся. Несмотря на свои выдающиеся актерские способности, он не сумел правдиво разыграть сцену обычного для него эгоистичного идиотизма.

В тот день нестерпимая жара и злые голодные комары загнали обитателей Новых Борок вместе с их гостями в воду. Прохладное и спокойное течение реки уносило их умиротворенные тела куда-то вдаль, когда послышался панический лай Гарика, вместе с Амондом отставшего от хозяев. Обращать внимание на глупый лай таксы – занятие пустое. И все же…

– Смотрите! – воскликнул кто-то. – Гарик тонет!!!

Но Гарик не тонул. Он, сопротивляясь течению, кружил на одном месте, изо всех сил пытаясь обратить на себя внимание. Увы, только Амонд мог по достоинству оценить вокальный талант Гарика, но Амонда над водой не наблюдалось. Он наслаждался вокализами своего воспитанника уже где-то по другую сторону речной глади.

«Под воду ушел», – догадался хозяин. Как выяснилось уже через минуту, когда хозяин заботливо тряс за задние лапы извлеченного из водорослей Амонда, освобождая от лишней жидкости его желудок и легкие, водоизмещение среднего стаффорда составляет около десяти литров.