Олег Долгов - Озорные рассказы

По двору обычно бродил Толик, вернувшийся после очередной отсидки. Говорили, что может выпить полтора литра водки, – для обычного человека смертельная доза. С ним старались не связываться. Когда он в очередной раз вернулся, его Марфуша жила с кем-то другим. Он выгнал, кого – то другого и снова занял свое законное место.. Говорят, что они познакомились где – то там, в местах отдаленных. Женщина была суровая, неразговорчивая, с натруженными мозолистыми руками, работала на пивном заводе, сколачивала деревянные ящики для бутылок. Толик тоже поначалу туда устроился, но его быстро уволили, наверно пил слишком много пива. Работал он где придется, а вечерами играл на танцах на трубе. В любой гопкомпании всегда есть такие простодушные ребята, когда что – нибудь натворят, отвечают, не выдавая товарищей – такие как Толик. Как – то, когда я стал постарше, он пригласил меня на вечер отдыха, посвященный празднованию 8 марта.

– Ты услышишь, какую я выдам солягу. – В те времена считалось особым шиком на трубе очень громко, оглушительно играть предельно высокие ноты. Мы вошли в маленькую тесную комнату, где собрались все «лабухи». На столе, накрытом для музыкантов стояла пара бутылок московской водки и незамысловатая закуска. Перед работой все, естественно, выпили. Самый главный Мишка Шустерман играл на тубе, которую все называли «Люсей». Во время демонстраций самая большая труба была просто необходима. Она бедная была вся помятая, видимо хозяин частенько попадал во всяческие истории.

Начинаются танцы. Толик встает, как всегда вдребодан пьяный и побагровев всем лицом, задрав свой инструмент куда то вверх выдает какие-то невероятные фиоритуры. Все видят, что парень старается, аплодируют и вдруг бедняга забыл застегнуть свой гульфик, оттуда выныривает прямо целиком наружу детородный орган. Танцующие женщины в легкой панике, весь зал начинает истерически хохотать, а наш герой невозмутимо продолжает свое соло. Оркестр убегает в артистическую, туда врывается до нельзя взбудораженный директор клуба, и начинает на всех истошно орать. Шеф оркестра Мишка Шустерман пытается его успокоить:

– Чувак, всё в ажуре, всё путем, – но тот, выгоняет оркестрантов, не заплатив ни копейки. Такие вот танцы, обжиманцы.

Заходишь в ресторанчик, первым делом поздоровайся с хозяевами заведения. Поделюсь обширными знаниями:

Грузинский ресторан – Гамарджоба, батоно.

Английский или ирландский паб – Хау дую ду, то есть сенькъю, сенкъю.

Итальянский ресторан – Аревидер чирома.

Японский ресторан – Сузуки, сузуки.

Китайский – Русский с китайцем братья навек. Если не врубаются, добавь: Сталин и Мао слушают нас.

Вы помните, Вы видите, Вы слышите.

Что – то загремело, зашкворчало в небесах.

Беспощадная красота.

Радостные лица страдающих изжогой.

Хорошо запомнился широкий зад шефа, склонившегося над низким окошечком кассы, его скупость и склонность к интригам.

Он любил ее, она любила шопинг.

Бурчание в животе – первый признак старости.

Вдалеке мелькнуло оголодавшее лицо Плющенко.

Ребенка не взяли в бассейн – рычаги маловаты, – задумчиво заметил тренер.

Моя двоюрная бабушка по фамилии Гиндельгершель, растворилась в ненасытной Америке.

Сногсшибательная самоуверенность, сногсшибательная.

Ослепляющее солнце таланта.

Странновато, еще рано, и чего приперся…

Самая сложная, неблагодарная задача.

Умер так и не протрезвев, не опохмелившись.

Помыться, засмеяться, запеть.

Ты можешь рассчитывать на самое лучшее, и дыхнул чистейшим бледномедовым запахом.

Только красота и доброта может спасти мир.

Так и ходит с задорной, неунывающей улыбкой.

В тратторию вошел Верди, все мужчины сняли шляпы. (Это лучшее, что написал Амфитеатров).

И только влюбленным, один раз в жизни доступна прихожая Иисуса Христа.

Правильно расставляя ноги, можно достичь многого.

Любимец партии, которого затем расстреляли видимо из – за большой любви.

На пути к надежде и радости.

Сначала мысль устает, затем угасает дыхание.

Прозрачная нежность.

Скользнул рядом плутовато – тигриной походкой.

Скучно как – то воруют, а надо бы с выдумкой, с хитрецой.

Душа рванулась навстречу, защитить это нежное существо, такое чистое и гордое.

Две тетки увлеченно обсуждали РОЭ внуков.

Мои рассказы не для легкого чтения, они выстраданные. Мне хочется, чтобы они были пронизаны песнями, наполнены запахами, криками за окном, внезапно наступившей тишиной, всем тем, что окружает нас, было нашей жизнью.

Они жили в прекрасной стране, называемой детством.

Саврасов увидел в унылом весеннем пейзаже красоту и умиротворенность родной природы полной какой – то трогательной любви и надежды.

В нашей нежности было столько доверия, любви, желания быть одним целым. Не верилось – неужели когда – то это станет привычкой.

Пишу кровью сердца, буквально до разрыва аорты.

Улыбнись и тихо отойди в сторонку.

Что надо сделать, чтобы быть счастливым. Правильно, сделай счастливым другого.

Все причинные места крайне некрасивы, есть где поработать будущим дизайнерам.

Ее душа стремилась к чему – то чистому, нежно прозрачному.

Поговорим об аденоидах твоих и моих.

Злые и надоедливые, как летние мухи.

Наконец, скажет мне какой – нибудь редактор: от Ваших рассказов веет каким – то задором и надеждой.

Беднягу как ветром сдуло…

Зритель, прислушайся, это стучат наши сердца.

Сделай вид, что хочешь помыть пол, для начала ополосни чашку, без напоминания вынеси мусор. И все так тихо, незаметно.

Ценный совет нашему МИДу – к рождеству послать теплые стельки для супруги Обамы.

С искренней улыбкой уступи место в метро.

Отверни свою гусиную шею.

Отдать всю оставшуюся свежесть души, звенящую радость сердца.

Пронзительная свежесть утра.

При разговоре с дамой сделай вид, что хочешь встать.

И что – то говорил взволнованным задыхающимся голосом.

Вокруг всё кипело и подпрыгивало.

Он, как Амонасро в Аиде пропел-сказал: «Приблизься».

Мы торопливо шли мимо маленьких львов с хмурыми, почти человеческими лицами.

У врача – чем больше очередь, тем выше значимость, тем больше самоуважение.

Есть совершенно поразительные актеры, лучший отрывок из Кавказской пленницы – как дядя героини загоняет баранов в свой двор.

В чью – то честь гремят прощальные залпы.

Подумал о ней хорошо, потом передумал.

У Альки Ро такая хорошая фамилия – как залп орудий главного калибра.

Его лицо перекосилось, как – то странно расползлось.