Павел Шилов - Выстрел из вечности

– Кто там? – послышался внутри дома нежный женский голос.

– Я милая, – ответил Кошелев, – открой.

«Она, – колыхнулось в моей груди сердце, – боже, как я ей в глаза взгляну».

– Чего болтаешься среди ночи? – прошипела Людка звеняще, но, увидев меня, повела точёным бедром. – А, Коля, каким ветром занесло в наши края?

Я увидел, как её лицо вмиг стало оранжевым, но Людка быстро справилась с собой, и как обычно было у нас, подставила щёчку для поцелуя. Я ощутил в себе трепет, но всё же коснулся её щеки губами.

Кошелев шептал:

– Милая белокурая чайка.

И пытался обнять жену, но она его оттолкнула со словами:

– Пьяница, отойди прочь.

Кошелев сел на диван и тут же уснул. Я тоже был в крепком подпитии.

– Коля, пошли, – сказала Людка певуче. – Я тебе постелю на сеновале.

Она взяла в темноте меня за руку, чтобы я не упал, и полезла наверх. Там она расправила тюфяк, постелила чистые простыни, и сказала, чтобы я раздевался и ложился спать. Людка помогла мне раздеться, а потом склонилась к самому уху, и страстно зашептала:

– Зачем же ты уехал, милый? Я после твоего отъезда места себе до сих пор не нахожу. Глупо всё получилось тогда. Я тебя обидела, а ты простить меня не захотел. Разве так можно, Коля? Я тебя люблю одного. Ты слышишь меня – неслух ты мой. Мне папа с мамой говорили, мол, выходи за Ваську – и всё пройдёт. Он институт окончил, у него перспектива, а этот где? Сам чёрт его не разыщет.

Её голос туманил голову, а какие были глаза. Боже, мой! Разве их можно описать простыми человеческими словами. Это была какая-то тайна. Они светились даже во тьме. Я ощутил невесомость Людкиного тела. Она как бы парила надо мной, опускаясь всё ниже и ниже. Её волосы упали на моё лицо. Я стал зарываться в них, как тогда в юности, чувствуя запах её тела. Её голос разрывал мою грудь. Он то леденил моё сердце, то заставлял гореть жарким пламенем. А глаза – вот они рядышком, я просто тонул в них, как в озёрах.

– Люда, – шептал я, – что ты со мной делаешь? Я больше не могу, не могу. Как я мог все эти годы жить без тебя? Не слышать твоего напевного голоса, не ощущать прикосновение твоих лебединых рук?

– Хочешь, я брошу Ваську, буду слушаться только тебя, хочешь? А глупости я тут натворила, что обо мне ходят сплетни по всей округе, опять же от скуки, понимаешь, так тягостно жить с ним, вот и кидаюсь, ищу успокоения. Правда, я к себе кроме тебя и Васьки никого не допустила. Они намеревались, но я была тверда. У меня с ними просто был лёгкий флирт и не больше. А они разнесли по всей округе, что у меня с ними была интимная связь. Враки всё это. А ты уехал. Пять лет я тебя ждала, надеялась, что пройдут наши мглистые дни, ты вернёшься, и больше я тебя от себя не пущу. Я устала ждать, сил больше не было, а он всё ходил и ходил, звал замуж. И я не устояла. Я даже подвенечного платья не надела, хотя оно и было сшито. Выходила ли я замуж – вот уж и не знаю. Мне всё кажется, что это сон, когда-то он должен кончиться. Как Кошелев ругался, увидев меня в простом платье. Коля, как же я могла осквернить нашу любовь?

Она горько заплакала, и её горючие слёзы упали мне на лицо.

В окно светила яркая луна, и её бледный вид оттенял сияние Людкиного лица, глаз, белых волос, рук. Людка не утирала катившиеся из глаз слёзы, вид был подавленный – само отречение от всего. Я не мог оторвать взгляда: милая моя, хорошая, что ты со мной делаешь? Она смотрела на меня и глаза её говорили: «Ведь опять уедешь, не простишь. А без тебя моя жизнь – не имеет смысла. Пойми это. Пойми, Коля».

Я не знал, что делать, что сказать. Мы поднялись. Людка словно неживая пошла вниз, где на диване спал Кошелев. Он даже во сне вспоминал одно имя – её имя. Я вышел, чтобы не разбудить друга. Мне было стыдно и больно, что так всё получилось, хотел поговорить с ним, но не хватило силы воли. Обманывать себя и его, а тем более Людку я не мог, считал, что мне лучше уйти из их жизни и больше не появляться в деревне.

На востоке уже загорелась алая заря. Мать не спала и, глядя мне прямо в глаза, которые я отводил в сторону, спросила:

– Сынок, где же ты был столько времени?

Я молчал, спешно собирая чемодан.

– Коля, что случилось? Почему так спешно уезжаешь? – сказала она, – видно эта подстилушка перешла вам дорогу с Васькой.

Что я ей мог ответить? Сказать, что я люблю Людку, только посмеётся, о ней такая молва идёт по всей округе, тем более она замужем за моим другом.

– Ждала, ждала я тебя, а ты и не погостил, – сокрушённо качала головой мама.

– Прости меня, мама, дела, – сказал я и отвернулся.

Она всё поняла и замолчала.

«Материнское сердце не обманешь», – подумал я и вышел.

Метеор отходил в восемь десять. На пристани народу было очень мало, знакомых никого. Я обвёл взглядом крутой берег, ожидая увидеть там Людку, но её нигде не было. В душу закралась обида: «Так уж ты меня любишь, если не чувствуешь зова моего сердца». Я посмотрел на дом Кошелева, где ожидал и надеялся ещё увидеть её, но нет – мои позывные она не слышала. Подошёл «Метеор», люди вошли в салон. Я сел на своё место и задумался. Выдохнув облако чёрного дыма, вздрогнул мотор, заговорил, отозвавшись болью в моём сердце. Я ещё чего-то ждал, на что-то надеялся.

– Смотрите! – услышал я голос парня. – Невеста.

Я посмотрел на берег. На высоком валуне, где мы с Людкой оставили свои автографы, стояла она в белом подвенечном платье с фатой. Её распущенные по плечам волосы развевались на ветру. Взяв фату в руки, она парила будто птица, стремясь догнать уходящий метеор. Руки-крылья Людка подняла вверх.

– Волшебница, – прошептал я, что было услышано всеми пассажирами салона. На меня посмотрели, как на сумасшедшего и кто-то кольнул едко и направленно:

– Со свадьбы сбежал – герой. Она вся к нему стремится, а он – тьфу – слюнтяй, бежит от своего счастья. Какая красотка, да она и на самом деле – белая чайка. Нет, не понимают мужики. Эх, мне бы такую. Боже, везёт же некоторым.

Я очнулся, осмотрел берег. Рыбаки собирали невод. Васька неотрывно смотрел на жену и шарил рукой по лодке, повторяя заученные движения с рыбой. И, найдя её, мстил за свою беду птицам. Мне слышался его печальный голос, похожий на нервный срыв: «Стер.., милая белокурая чайка». Конечно, на таком расстоянии я не мог ничего слышать, это были отзвуки в моей душе слов, слышанных вчера на рыбалке. Людка будто подслушала моё колебание. Она резко махнула руками с фатой. Мне показалось, что она летит с обрыва, где берег усыпан крупными камнями. Я рванулся, забыв обо всём на свете, повторяя одно и то же:

– Милая, я вернусь, вернусь, вот только приеду в город и сразу напишу.

Я ничего не видел кроме просветлевшего Людкиного лица.

Метеор, набирая скорость, уходил. Людка всё так же стояла на нашем валуне, летела вслед, надеялась, любила. Волга несла полноводные воды, била по крыльям судна, плескалась зеленоватыми брызгами, а я думал, как мы заживём с Людкой в городе после стольких мытарств и непонимания. Ещё в метеоре я написал ей письмо и отправил, ждал, но ответа не поступило. А ровно через неделю я получил письмо от мамы, в котором она сообщала, что Людка, председателева-то дочка, что удумала, надела подвенечное платье, да и сиганула с валуна на острые камни.