Игорь Зудов - Судьбы людские

Только те, кто шел рядом, могли с трудом разобрать невнятный, еле слышный шепот «Вот почему… огонь… первым… погас… у меня».

Я учился в 60-е годы прошлого века. Стандарты обучения были совсем другие, чем в нынешнее время. Никто и помыслить не мог сдавать зачеты и экзамены за деньги. Не было интернета. Много чего не было. Но зато бурлило творчество, наука была подлинным магнитом для молодежи. О той атмосфере, утраченной в эпоху погони за деньгами, видимо, навсегда – мой рассказ.

Наиболее яркий след в студенческой жизни оставили преподаватели по математике, физике, техническим дисциплинам. Они были не только великолепными специалистами, но и блистательными, запоминающимися людьми. Их умение общаться с аудиторией, держать в «руках» зубастую и достаточно дерзкую молодежь, которой не требовалось лезть в карман за словом, искрометное чувство юмора ассоциировалось с незаурядностью каждой личности.

Некоторых просто боготворили, как например, профессора Л. Г. Мерцалова. На экзамен к нему можно было приходить с учебниками, конспектами лекций, с чем угодно, лишь бы студент умел этим грамотно пользоваться. Всеобщий кумир оценивал способность мыслить, анализировать факты. Делать из них правильные выводы.

– Стоп, стоп, – по-моему, меня занесло. Кумиром он был только у сильных студентов. У тех, чьи глаза горели, кто мог спорить, отстаивая собственный взгляд на проблему. Да, я не оговорился. Споры не только дозволялись, но и поощрялись. Так ненавязчиво, наряду с обучением специальному предмету, воспитывался подлинно активный гражданин, способный отстоять свои убеждения не только на экзамене.

Для слабых студентов, еле тянувших лямку с целью получения заветных корочек о высшем образовании, он представлялся неким громовержцем. Одной – двумя фразами мог сразить 10-минутный «лепет» не владеющего предметом человека. И хотя всем ставились четверки, каждый понимал, что случился провал.

Но если молодой профессор улавливал биение мысли у юноши или девушки, он преображался. Как умелый эквилибрист поворачивал рассматриваемую проблему то с одного бока, то с другого. Экзамен превращался в дискуссию двух равноправных партнеров. Никому и в голову не приходило одергивать студента, осмелившегося возражать или спорить с профессором.

Бывали случаи, когда экзаменатор благодарил отвечавшего за оригинальный подход к обсуждаемому вопросу. И молодые люди чувствовали – их воспринимают не как «школяров», а как участников совместных исследований.

Как надолго хватает творческого импульса, полученного от крупного ученого, знаю по себе и по тем, кто заряжался им на необычном экзамене. Экзамене, ставшим для некоторых пропуском в такой мучительный и такой сладостный мир науки, мир открытий и мир разочарований. Именно тогда воплощалась установка на то, что «студент не сосуд для накопления знаний, а факел, который нужно зажечь». Но чтобы зажечь – и самому нужно гореть. Возможно, огонь был передан как «эстафетная палочка», когда в недалеком прошлом и самому профессору пришлось выдержать непростое испытание.

На состоявшемся в 60-десятые годы минувшего века Всемирном акустическом конгрессе в Копенгагене случилась сенсация. На одном из пленарных заседаний худощавый молодой человек, скромный преподаватель одного из ленинградских вузов, которому не исполнилось и 30-ти лет, потряс аудиторию своим выступлением. Ни много, ни мало он опровергал теорию маститого американского коллеги, председателя конгресса.

Сразу после доклада дерзкого выскочку советские участники подвергли остракизму. Его обвинили в том, что сообщение не было согласовано с руководством, что острые моменты не сглажены. Как осмелился он замахнуться на общепринятую теорию всемирной знаменитости? Ему запретили участвовать в дальнейших дискуссиях. Недвусмысленно дали понять, что в случае ослушания будут неизбежные сложности с защитой докторской диссертации. Умеют приструнить непокорных в научном сообществе.

Многие вообще удивлялись, как мог попасть кандидат наук на столь представительное собрание. Чиновники от науки оправдывались тем, что доклад Л. Мерцалова, так звали возмутителя спокойствия, отобрал организационный комитет конгресса, в большинстве состоящий из иностранных ученых. Лишь по этой причине его в последний момент включили в состав официальной делегации.

Советские участники нервно ожидали отпора на заключительном пленарном заседании. Два дня прошли как в лихорадке. С Леонидом никто из соотечественников не разговаривал, его откровенно сторонились как чумного больного.

Молодой ученый терзался сомнениями по поводу выступления. Нет, в правильности математических выкладок он не сомневался, но вряд ли кому в голову придет проверять их сейчас, когда затронуты священные устои. Даже впечатления от первой заграничной поездки как будто потускнели. Из гостиницы не хотелось выходить. Возмутитель спокойствия не собирался идти на заключительное заседание. Полагал, что ничего хорошего его не ждет. Скорее бы уехать домой и, может быть, в работе удастся забыться от несбывшихся надежд. Надежд на то, что специалисты по достоинству оценят полученные результаты.

Руководство делегации настояло на его присутствии при закрытии конгресса. Чашу позора молодой ученый должен испить до конца. Мрачный, с поникшей головой, пристроился Леонид в дальнем конце зала. Хотелось, как можно меньше встречаться с теми, кто подходили к нему после доклада. Задавали вопросы. Одобрительно похлопывали по плечу.

Весь президиум конгресса в сборе. Не видно лишь председателя. Тот известен независимым характером и бурным темпераментом. Советские участники замерли в тоскливом ожидании.

Наконец, плотный коренастый мужчина занял председательское место. Его появление встретили бурными аплодисментами. Это был действительно уважаемый человек. Как только он начал говорить, в зале установилась благоговейная тишина.

Но она стала, буквально, звенящей после слов, которые вряд ли кто ожидал услышать:

– Леди и джентльмены! Я должен сделать заявление. Пару дней назад здесь выступал молодой профессор из России с трудной фамилией. Он существенно развил теорию распространения ультразвуковых волн. Я и мои ученики только что закончили проверку его выводов. И должен сказать, черт побери, как это ни обидно, он прав. Математическое обоснование красиво и безупречно. Как вы знаете, то, что создано мною, пригодно для таких идеальных сред, как вода и другие жидкости. А сделанное русским ученым охватывает более широкий класс веществ, каковыми являются твердые материалы. Мы только обдумывали подходы к решению столь сложной задачи. Рады, что это удалось сделать, и мы можем заняться другими проблемами. А их, как вы хорошо знаете, у нас в акустике много.