Александр Андриевский - Роман с авиацией. Технология авиакатастроф

Далее инструкторы учили нас выполнять фигуры высшего пилотажа, затем последовали самостоятельные полеты в зону для отработки этих фигур. Подъем в три часа утра, первый завтрак, в автобус и на аэродром, чтобы закончить полеты до жары. В шесть часов утра, с первыми лучами солнца, я уже вышел в зону на полторы тысячи метров над большим, в несколько километров, болотом. Рычаг газа – вперед до упора. Разогнав машину в «пике», пошел на «мертвую петлю». В верхней точке затянул до упора газ и дал ручку на выход. Машина снова в «пике». Набираю положенную скорость – надо выходить из «пике». Посылаю рычаг газа вперед и… никакой реакции – мотор, переохладившись, заглох. Я не учел, что на высоте утром холодно, и забыл включить подогрев двигателя. Включать уже поздно – двигатель не работает, но я открываю заслонку подогрева. Теряю высоту. Чтобы не сорваться в штопор, держу минимальную скорость. Самолет снижается ниже предельной высоты в тысячу метров, по достижении которой курсант, чтобы успеть вылезти из самолета и открыть парашют, должен покинуть кабину. Зная, что за мной наблюдает в бинокль кто-то из наших курсантов, а может быть, и сам инструктор, начинаю соображать, что делать? Бросать исправный самолет – позор. Приходится снова снижаться, чтобы не потерять скорость и не сорваться в штопор. Дважды проделываю операции по запуску двигателя в воздухе. «Давай, давай, родимый!» Где-то на высоте восемьсот метров двигатель был запущен и, набрав положенную высоту, я снова начал выполнять остальные фигуры высшего пилотажа. Выполнив задание, давлю на кнопку радиостанции и спокойно докладываю: «Работу в зоне закончил! Разрешите выход и снижение». – А в голове уже вертелись варианты оправдания случившегося. Однако поутру, видимо, никто не наблюдал за моими кренделями и не заметил, что случилось. И только в казарме я поведал моему другу Юрке, что произошло. На одномоторном самолете без двигателя возможно только планирование со снижением и посадка, если найдешь подходящее место.

В школе не забывали и о спорте. Приближались соревнования на первенство Уральского военного округа по боксу. И мы с Юрой, как бывшие боксеры, тут как тут – члены спортивной команды освобождались от нарядов и хозяйственных работ. Ежедневно в спортивном бараке мы, как умели (тренера по боксу у нас не было), «входили в спортивную форму» – нещадно колотили друг друга боксерскими перчатками. Уже через пару недель нас повезли на сборы в курортное место под Челябинском – Чебаркуль. К тому времени полеты были закончены и мы наслаждались непривычной свободой. Чистый лесной воздух, огромное озеро с прозрачной водой среди сопок, покрытых хвойным лесом, отличное питание – все располагало к тренировкам. На этих сборах мы снова встретились со своими учителями и одноклубниками по боксу из свердловского Дома офицеров. Все они были перворазрядниками, некоторые – даже чемпионами России. Мы же были новичками, и нам предстояли бои с такими же новичками из других военных училищ. На открытом воздухе стоял помост с рингом, по периметру которого выстроились команды. С первого взгляда на сбитых молодцов было ясно, что борьба будет нелегкой. Я выступал в первом полусреднем весе и по жеребьевке (поскольку боксеров ниже моего веса в 62 килограмма просто не было) должен был выходить первым. Когда назвали мою фамилию, я двинулся к рингу. Выход на ринг всегда был самым ответственным моментом – что-то вроде того, когда стоишь перед открытым люком самолета и готовишься к прыжку. Это надо прочувствовать каждому. Старый одноклубовец, Юрий Хохлов, понимая мое состояние, накинул на меня свой серый пиджак, на котором красовалась серебряная звезда чемпиона России, и шагнул со мной к рингу в качестве секунданта. В противоположном углу ринга, где уже готовили моего противника, секунданты вытянули шеи. Почувствовав такую моральную поддержку, я быстро успокоился. Судья на ринге ощупал наши боксерские перчатки и отправил нас по углам. Прозвучал гонг, и мы, как рабы-гладиаторы в Колизее, двинулись навстречу друг другу. С первых же секунд, чтобы расслабить собранные в комок нервы, я выбрал наступательную тактику и без разведки обрушил на противника серию ударов, «потащил» его по периметру ринга с таким напором, что через минуту судья остановил бой. Ничего не понимая, я отправился в свой угол. Посовещавшись с боковыми судьями, рефери жестом пригласил нас на центр ринга. Я снова был готов продолжать бой. Но вдруг он произнес: «За явным преимуществом бой выиграл…», – и поднял вверх мою перчатку. Так, то ли со страху, то ли благодаря моей прежней подготовке и поддержке товарищей, я выиграл мой первый и все последующие бои в этих соревнованиях. Второй раз от летной школы я выступал на первенство Уральского военного округа в Челябинском училище штурманов. Противник достался достойный – штурман-инструктор училища, перворазрядник, чемпион города по штанге. У меня же был только второй разряд. В первом же раунде я подцепил крюк слева. Удар был так хорош, что в один момент я увидел больше звезд, чем все астрономы за свои научные наблюдения. Я «поплыл» – нокдаун. Но у меня повадка верблюда, которого нельзя остановить, когда он идет, и нельзя заставить идти, когда он отдыхает. Придя в себя и пытаясь реабилитироваться, я потащил его по рингу. Все три раунда я навязывал ему бой. Но опыт моего противника взял верх. Конечно, по очкам победил он. От многочисленных синяков я выглядел, как очковая змея. Но зато в курсантской столовой курсанты-штурмана уважительно посматривали в мою сторону – видимо, их инструктор не пользовался особым авторитетом. И даже спустя много лет, при случайной встрече с курсантами этого училища, я слышал от них одобрительные высказывания по поводу того боя.

А тогда, посмотрев на мою поврежденную переносицу, врачи нашей летной комиссии посоветовали мне сделать выбор между авиацией и боксом – я выбрал первое. Недавно, перебирая старые фотографии, я обнаружил и Почетную грамоту за второе место по боксу в соревнованиях Уральского военного округа.

Наступила осень. Морально закаленные трудами, невзгодами и победами над собой, с направлением на Кавказ для продолжения обучения в Кировабадском летном училище мы с другом Юркой отбыли в долгожданный отпуск…

Ранним зимним утром на перрон родного свердловского вокзала вышли из вагона два курсанта в авиационной форме. Весь их вид выражал уверенность в себе. Широко расставив начищенные до неимоверного блеска сапоги, они, как инопланетяне, высадившиеся с другой планеты, всматривались в окружающих. Для «восстановления ориентировки» сразу проехали прямо на «спецбульвар», однако не встретили ни одной знакомой души. Договорились – сейчас по домам, а вечером встречаемся у Дома офицеров. Меня встретили мать и брат. Но, кроме маленького фибрового чемоданчика, набитого пачками сахара, который получали вместо папирос те, кто не курил, я не привез никаких подарков. Там, где мы служили, ничего подходящего не нашлось. Было очень стыдно. Но радость встречи сгладила все неловкости. Мама, уже изрядно постаревшая, суетилась у маленькой электроплитки, доставая припасенные для этого случая дефицитные в то время нехитрые продукты. Брат Евгений поставил на стол рижское пиво и сыр. В общем, обстановка и настроение были праздничными. Наступал вечер. Я вышел из дома, промчался с детства знакомыми улицами и поднялся по лестнице деревянного дома, где жил мой школьный друг Гена. Сердце колотилось от предчувствия встречи, но на стук в дверь никто не ответил. Сосед сообщил, что мой друг в армии. Видимо, последнее его письмо из дома уже не застало меня. Я побежал к другому товарищу, но и его тоже не оказалось. Приближалось время встречи у Дома офицеров. Юрка уже ждал меня. В клубе было какое-то мероприятие, и мы с Юркой долго очаровывали кассиршу, чтобы достать билеты. Вскоре мы оказались в просторном знакомом «предбаннике», где к нам сразу же подошел наряд военного патруля. Присмотревшись к нашим курсантским голубым погонам и отпускным удостоверениям, старший офицер откозырял и пожелал нам приятного отдыха. Оглядевшись, направились в зал застолбить свои места. С первым звонком по рядам, благоухая незнакомыми запахами духов (мы же, насквозь провонявшие авиационным бензином, кроме «Тройного одеколона» и «Шипра», ничего не знали), потянулись заинтересованные в знакомстве с военными засидевшиеся невесты. Устроившись где-то сбоку (наши места были уже заняты), мы вглядывались в лица, пытаясь узнать хоть кого-то из старых знакомых, но тщетно. Можно подумать, что за полтора года нашего отсутствия сменилось целое поколение.