Нина Еперина - Храм вечности

Внезапно связь оборвалась почти на полунедосказанной мысли, и профессор вдруг четко почувствовал себя лежащим на полу на покрывале. Он пошевелил пальцами, потом руками и ногами. В голове мысли шагали в неизвестном направлении, но чресла его работали без сбоев. Даже голова была на удивление светлой и прозрачной. Ею хорошо думалось.

Профессор сел, огляделся вокруг. Ни на стене, ни на занавеске на окне не было никакого напоминания о несуществующем экране, как будто его и не было вовсе.

– Значит, мне это опять все приснилось! – сказал он сам себе громко, чтобы нарушить тишину пространства. – Я же нормальный человек, и мне не могла присниться такая белиберда! Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда! Да!

Он поднялся с пола, собрал покрывало и вышел на улицу под навес. По пути глянул на часы и вдруг остановился пораженный. Он находился в этой необыкновенной «нирване» всего пять минут!

«Странно! – подумал он. – Всего пять минут, а событий в первой серии произошло как минимум на миллионы лет! Это если взять за основу, что мне не приснилось все это, а было якобы на самом деле. То есть Вселенная что, создавалась вот такими темпами? Ничего себе…»

Он обожал думать в качалке на импровизированной веранде. На самом деле это был навес. Просто парусина, натянутая на четырех толстых столбах. С двух сторон сетка давала возможность ветру продувать веранду насквозь, а если наступал вечер, профессор занавешивал сеткой третью сторону и получалось замкнутое от мошки пространство, в котором ему было очень комфортно. Он смотрел в Даль, и вся эта неописуемой красоты Даль смотрела в его Душу, его Я! Они были влюблены друг в друга. Он и все, что было вокруг него. Это был его Мир и его Пространство.

Он жил здесь, уединенно и тихо уже почти пять лет. Да!

Он был ученым с мировым именем, но бестолковость городского быта вытолкнула его в степь, в которой прошло его детство и юность. Он заказал себе большую, комфортабельную юрту со всеми удобствами, с мини-электростанцией, ванной комнатой с душем и туалетом, с кухней и столовой, с тремя спальнями и поставил ее на земле своих предков, когда-то принадлежавшей их Роду. Мировое имя помогло, и землю в собственность ему продало само Государство. Род принял эту новость и был очень горд и рад, а Степь приняла его и поняла. И все это его Пространство тоже. Теперь они жили вместе и были счастливы.

Один или два раза в неделю к профессору приезжал кто-нибудь из родственников «затарить» холодильник, забрать белье в стирку и проведать его общее настроение и состояние. Они не надоедали ему и не мешали работать. А он не «доставал» их старческими просьбами и капризами. Большая параболическая антенна соединяла его через Интернет со всем Миром и давала возможность работать «хоть на северном полюсе», как шутил его младший брат. А стоящий у входа внедорожник давал гарантию связи при экстренном случае.

Вечерами наступало самое любимое его время, когда вокруг не было никого, только он, звезды и тишина….

Сейчас он качался в качалке и думал про это удивительное происшествие, то ли очевидцем, то ли не очевидцем которого он оказался. Этот сон, который уже почти и не сон, заставлял принять решение. Решение на общение. Он не мог один зависнуть в этом непонятном и запутаться. Необходимо было чье-то участие.

Он очень редко звонил здесь, в степи. Не хотел нарушать первозданность тишины, но сейчас в голове мелькнула мысль: «Как же хорошо, что цивилизация существует и дает возможность на моментальную связь…»

Его ученик, Александр Вячеславович Смыслов, а по-простому Шурик, хотя профессору нравилось звать его Саша, откликнулся немедленно, и уже через день они сидели на веранде под навесом и пили чай с настоящими целебными степными травами, сбор и заготовка которых была профессорским хобби и доставляла ему истинное удовольствие.

Профессор рассказывал Саше все об этих травах, хотя на самом деле язык чесался рассказать про сон. Просто именно в эту минуту ему вдруг показалось, что Саша поймет не так, как есть на самом деле, и посчитает его сумасшедшим – и из-за этого сна, и из-за срочности приглашения.

Их связывала настоящая человеческая дружба, хотя они не были близки по годам. Когда-то давно он любил Любу, мать своего ученика Александра, страстно и самозабвенно, но, как у многих ученых, у него не хватило храбрости сознаться в своих чувствах. Самая красивая девушка на их факультете подождала, подождала, да и вышла замуж за молодого, красивого и разбитного юношу из МИСИ, Марика Фридмана. Брак казался удачным и она никогда не жаловалась на плохое отношение мужа к ней, но однажды он уехал в загранкомандировку и больше не вернулся…, наверное, кровь позвала в другую страну. Пришлось будущему профессору брать на себя моральную и материальную ответственность и за маму, и за сына… Можно, конечно, было сделать предложение и оформить брак, но для этого нужна была близость и любовь, а она существовала только в его сердце. Его любимая так и не смогла забыть своего поющего под гитару модные песни, «талантливого во всем» и бросившего ее героя.

Эти воспоминания промелькнули в голове быстрой строкой и уперлись рогами все в тот же сон. Ничего не поделаешь. Нужно было начинать рассказывать все подробно и с самого начала…

…На рассказ у него ушел целый день до самого вечера, потому что это был не просто рассказ, а подробное пережевывание всего услышанного и увиденного с мелкими деталями и с многократными повторами.

Как-никак первоначально он видел сон урывками, после чего приходилось соединять их воедино, но сейчас, после этой непонятной медитации, сон выстроился в логическую цепочку. При этом сон очень мало походил на сон, да и знания из него он получил уже в полубодрствующем состоянии.

– Когда я вышел из нирваны, то посмотрел на часы, – задумчиво сказал профессор Абай. – На все мои сновидения ушло всего пять минут, а рассказывал я тебе свой сон-дурман целый день! Удивительная история! Никогда бы не подумал, что такое возможно…

– А как вы думаете, Абай Бакирович, – стал медленно думать вслух ученик, – что если мы попробуем провести эксперимент? Предположим, что ваш сон можно повторить. Ведь он уже повторился один раз, может повториться и второй. Вы погружаете себя в нирвану, а я включаю магнитофон, и вы все, что видите, рассказываете вслух, а я записываю. А?

– В любом случае мы должны что-то делать, потому что упустить такую редчайшую возможность было бы кощунственно. Будем пробовать любыми путями оставить это не только в воспоминаниях, но и запротоколировать для истории. Я никогда не прощу себе, если хоть что-то из моих воспоминаний будет утеряно, хотя вполне может быть, что никто и никогда не увидит их. А может быть, и наоборот! Я буду так впечатлен произошедшим, что предам это все гласности…