Александр Иванов - По дороге в Самарру (сборник)

Хозяйка тонкими ломтиками нарезала лимон. Распечатала припасённую плитку шоколада и достала из буфета початую бутылку коньяка. Коньяк был пятизвёздочным, дагестанского разлива. Откуда-то появились маленькие серебряные рюмочки с чеканным рисунком.

– Откуда острые ножи, Роза Илларионовна?

– А всё внучок мой, Ромка. Заскакивает иногда. С ним и выпить бывает не скучно. Беспутный! Разбежался вот со «своей». Но люблю его. Грозится прыжок с парашютом (забава молодёжная) мне на день рождения презентовать!

Ну что, милая, пойдём в гостиную, выпьем по маленькой?

– А я вот крепких напитков побаиваюсь.

– А я люблю иногда пропустить в хорошей компании! Что смотришь? Думаешь, старая перечница, а всё туда же? И тебе советую, не гнушайся! Это я как врач говорю. Кровь по жилам быстрее бежит. Главное, меру знать.

– Не перестаёте вы меня удивлять, Роза Илларионовна!

– Это ты меня лет тридцать-сорок назад не знала! Мы с моим Васей душой всех компаний бывали. А как танцевали!..

Они сели за столик, и хозяйка осторожно разлила тягучую янтарную жидкость по рюмкам.

– За что же выпьем?

– Давай за праздник Великой Победы, что ли?

– И за вас!

Они выпили. Коньяк был хорош. На какое-то время замолчали. Елена смотрела на чёрно-белые фотографии, развешанные по стенам квартиры.

– А расскажите о себе, Роза Илларионовна. Покажите, где ваш супруг Василий.

Они долго разговаривали. Затем выпили ещё по рюмке.

Со своим мужем Василием Роза Илларионовна познакомилась в её медсанчасти, в конце войны. Молодой капитан попал туда с ранением средней тяжести. С этого всё и началось. Потом уже не расставались.

Интонации, с которыми Роза Илларионовна упоминала в разговоре своего Васю, каждый раз вызывали у Леночки чувство непонятной светлой зависти к какой-то неизвестной ей доселе субстанции, о существовании которой в тот момент можно было догадаться, только видя устремлённый в себя, застывший на какое-то мгновение, взгляд этой пожилой женщины.

– После войны тяжело жили, бедно. Нынешней молодёжи и представить такое сложно. Жить хорошо – не плохо, но плохо забывать, чем это всё досталось! Смотрю нынче телевизор и говорунам некоторым поражаюсь! О чём бы ни заговорили, всё-то у них на деньги переводится: кого сердить не стоит, на чью сторону встать и сколько всё это будет стоить. В наше время таких вопросов не было! Погляжу я на этих умников, когда к их женщине на улице хулиганы пристанут! Посмотрим, какие они калькуляции вычислять начнут! Да и не заступятся они за своих…

Она помолчала.

– В войну все друг другу помогали. А сейчас слышу речи от некоторых, мол, что нам дала страна? Тьфу! Слышать противно. Им-то страна дала их самих. Обучила, вырастила да от кривых дорожек отвела! А вот что они стране дали, кроме вечного нытья?

Подошло и девятое мая. Накануне Леночка встретила Розу Илларионовну в сквере. Поздравила с наступающим праздником и пригласила к себе на очередное чаепитие. Та отказалась, сославшись на занятость.

Позвонил Валера. Леночка опять не захотела встречаться. На фоне сумасшедшей весенней круговерти образ Валеры как-то растворился и упал незаметной тенью в глубины её сознания. Что-то сдвинулось в ней. Она заметила, что стала чаще улыбаться сама себе без видимых причин. Заглядывала в зеркало. Нравилась себе.

С утра девятого Лена включила канал, где транслировали праздничный парад и затеяла уборку в квартире. Привлечённая посторонним шумом, доносящимся из коридора, она открыла входную дверь. Лестничная клетка была заполнена галдящими школьниками, с цветами окружившими Розу Илларионовну.

– Вот, – словно извиняясь, проговорила та, увидев выглянувшую на площадку Леночку, – поздравлять пришли!

Соседка была в парадном кителе подполковника медицинской службы, который был сплошь увешан орденами и медалями. Награды сверкали в лучах майского солнца, которое, врываясь через окно, заливало лестничный марш. Леночка застыла на месте, поражённая увиденным.

А рядом с Розой Илларионовной, широко улыбаясь, стоял давно исчезнувший «негодяй» Ромка.

Когда подошёл к концу мой пятый десяток, я заскучал от своей прелестной и мудрой жизни. Слишком долго ничего не происходило. Запас испытаний и стрессов, посылаемых мне судьбой, по моим прикидкам, иссяк, и я вдруг испугался, что ничего интересного со мной больше не случится, что этот гладкий, удобный для неспешного передвижения рельеф моей жизни уже не изменится и позволит мне без приключений, монотонно катиться к старости. Этот, много раз проклятый мною в сердцах, «гигантский, постперестроечный слалом» закончился, и мне стало скучно.

Все перипетии по завоеванию места под солнцем в славном городе Москве благополучно закончились, а новых не предвиделось. Дом был построен, дерево посажено, а сын и дочь уже выросли. Супруга, моя ровесница, к этому времени как-то внезапно располнела и, в отличие от меня, потеряла интерес к интимной стороне нашей жизни, стала ближе к внучке, в остальном оставаясь самым близким мне человеком и доброй женой. Безусловно, к ней пришло смутное осознание того, что баланс в нашем семейном союзе отчего-то нарушился.

Она старалась всячески указать мне на мои возрастные изменения, пытаясь психологически уравнять наши позиции, осадить меня. Особенно когда я купил себе мотоцикл. Ей казалось, что я веду себя несерьёзно, «по-пацански». Эти скрытые попытки выглядели нелепо и беспомощно, и она в душе понимала это, стараясь не устраивать сцен. У меня не было намерений хоть как-то обидеть её или ущемить, но чувство вины всё равно поселилось где-то в закоулках моего сознания. Мне было жаль её, но в ежегодный двухнедельный зимний отпуск я стал уезжать один, с её молчаливого согласия.

Что-то томилось во мне, какое-то блюдо побулькивало во внутреннем тигле, разогреваемом огнём неясных желаний и ожиданий чего-то. Чего я хотел и чего ждал? Этого я не смог бы внятно сформулировать. С равным успехом это могло быть что-то новое и неожиданное: новая необычная работа, новая влюблённость. Я даже был бы не прочь усыновить ребёнка. Мне по-прежнему хотелось испытывать всё то, что осталось в молодости, войти в ту же воду.

Пара моих любовниц, которые числились в этом статусе на тот момент, мне тоже стали надоедать. А может быть, это мой «главный орган» стал терять неутомимость? Одно время, когда с подругами в постели у меня стали происходить осечки, я так было и подумал. Мой «дружок» стал каким-то не очень бодрым. Несколько раз я даже пробовал принимать виагру.

Невесёлые философские мысли стали посещать меня. Человек глуп и материален, и если отбросить всю метафизику, то его тело и его органы имеют свой конечный ресурс. Несмотря на то, что я давно относился с иронией почти ко всему в жизни – в том числе и к себе, – увидев край этого ресурса, я забеспокоился.