Михаил Бочкарёв - Новые уши

Придя на работу, сел за стол и долго еще прибывал в оцепенении, очарованный прекрасными звуками улицы. Уши были настроены на поток звуков доносящихся в распахнутое окно. Он никак не мог сосредоточиться на своих непосредственных делах.

– Чанчиков! Вы пьяны что – ли? Что за расслабленный вид? – брякнул громом скверный и скрюченный сухой поганкой, как показалось Гоге, голос его начальницы Ларисы Фиськиной.

Он очнулся. Посмотрел на руководящего работника ясным взором и вдруг узнал всё о ней. Её голос открыл Гоге суть этой женщины. Она была глупа, малообразованна и курила как паровая машина. В детстве прозябала закомплексованной дурнушкой и теперь, добившись руководящего поста, отыгрывалась за годы своих унижений на подчиненных. Её выдали тончайшие интонации и оттенки дикции. Чанчиков посмотрел на начальницу с некоторой степенью сочувствия и брезгливости. И она, в свою очередь, заметив это, ответила секундным испуганным взглядом.

– Займитесь делом, – сказала женщина как-то осторожно и даже с опаской, будто ожидала что Гога может её укусить, после чего поспешно ретировалась.

А Гога понял, что теперь имеет над окружающими неоспоримое преимущество. Он начал вслушиваться в разговоры коллег и анализировать их. Сослуживцы, обычно болтливые и шумные, сегодня вели себя тихо. Надвигался квартальный отчет и в офис, то и дело приезжали разного рода начальники и комиссии.

Правда о соседях по столам открывалась быстро и беспощадно. Гармошкин Иван Адольфович оказался гнусным подхалимом и стукачом с бронхитом и учащенным сердцебиением. Курицина Светлана, работавшая младшим менеджером, обнаружила себя вульгарной потаскушкой с разумом улитки, а по её характерному причмокиванию и липкому языку (всё это было гипертрофированно слышно) стало ясно, что она первая в офисе амлетчица (как было принято называть такое дело в кругу коллег), впрочем, это было понятно и без новых ушей.

Андрюша Пилоткин подтвердил свою нетрадиционную ориентацию и одной лишь фразой высказанной по телефону кому-то – «Перезвоните пажалста завтра» доказал свою полную некомпетентность, а так же вялотекущий кретинизм. Зоя Осиповна Маклюй на самом деле скрывала в себе тайную королеву метеоризма в офисе, являясь алкоголичкой и истеричкой в условиях домашней среды. Щукин Глеб – молодой юрисконсульт, выдал себя рукоблудом, подонком и трусливым истериком, готовым вот-вот расплакаться при любой критической ситуации. Нового о своих коллегах Гога узнал не мало. Все они на проверку оказались типами отвратительными и гадкими, способными только на подлость и карьеризм.

Во время обеда Гога побрел в столовую, где питались не только сотрудники его офиса, но и работники других контор. Он встал в очередь, и новые уши настроились на доносящиеся со всех сторон голоса. Как ни странно, они не сливались в один монотонный гул. Он отчетливо слышал и разбирал одновременную речь множества людей. Казалось бы, разрозненные разговоры о новом автомобиле, купленном в кредит, сыне двоечнике и прогульщике, о близком конце света и скором разводе одряхлевшей певицы и её молодого мужа, артиста легкого жанра, были чем-то совершенно не сопоставимыми. Но при новых ушах информация сплеталась в один удивительно четкий ритм жизни. Город, его люди и их проблемы, их мечты и желания, их страхи и надежды соединялись в одну гармоничную и, в тот же миг, довольно неприятную мозаику, смысл которой сводился к простому и очевидному факту – жить и жрать. Как можно дольше и больше.

Расплатившись у кассы, хозяйкой которой была женщина-гора по имени Клавдия Замещук, и, получив от неё сдачу, совмещенную с репликой – «Приятного аппетита», Чанчиков испуганно ретировался к столу у окна. Теперь-то он знал, почему эта огромная баба, еле умещавшаяся в конторке кассы, так вожделенно смотрит на него всякий раз.

Боже! – подумал Гога. – И ведь находятся такие, кто любит подобное!

Он осторожно посмотрел на кассиршу и вдруг представил её перетянутую ремнями, в черной латексной маске женщины-кошки и с кожаным хлыстом в руке. Картина получилась невозможной и аппетит тут же пропал. Кассирша, крашенная густо и вульгарно, послала Чанчикову в ответ вызывающий взгляд. Он еле сдержал в себе позыв выброситься в окно и спрятался за газетной страницей, оставленной кем-то на столе.

Мир уж сильно был порочен. Гога понял, что люди и природа – существа по сути своей настолько несовместимые, что казалось неприятным недоразумением, как вообще они могли появиться в этом прекрасном мире. Человечество походило на болезнь. Разрушительную плесень на теле планеты. Паразитом, выродившимся неизвестным образом и обезобразившим все вокруг. Теперь он понимал, откуда в мире столько несчастья и зла. Все войны и конфликты рождались в умах обезумевших от жадности и алчности сумасшедших. Люди помимо того, что являлись болезнью, оказались сами неизлечимо больны. Он смотрел по сторонам и видел вокруг только уродливые лица животных. Наряженные в разноцветные тряпки самки и однотонные, серые самцы.

– А я вот себе травматику взял, – слышал он таинственный шепот одного из самцов с физиономией только что всплывшего трехнедельного трупа, – а то вокруг такое сейчас твориться. За себя страшно! Зверьё вокруг, как жить-то?

– Правильно! – отвечал его коллега, тонкий и жилистый словно тритон. Его хищные и злые глаза, в мути которых читалась нескрываемая сальная похоть, осматривали коленки хорошенькой секретарши из соседней конторы, – Меня тут на днях одна тварь подрезала, так я за ним чуть не погнался. А так бы убил, в натуре!

– Могу достать и тебе. Со скидкой, как другу, – лгал позеленевший и Гога неумолимо слышал, как уже идет подсчет барыша в голове, как маленькие жирные пальчики перебирают, пересчитывают купюры и складывают их в коробку из под ботинок, что лежит под продавленной кроватью в комнате с вечно занавешенными шторами.

Пока купивший травматику потел и утирался салфеткой, Чанчиков понял, что больше не в силах терпеть. Он вскочил из-за стола, задев поднос, и понесся по коридору к своему офису.

В голове так и вертелись мысли:

«Вот уроды! Все поголовно. Сборище подонков и дегенератов! Упыри. Твари несовершенные. Это же надо в одном офисе собрать всех ублюдков города, кунсткамера просто…» – в таком направлении он думал долго и много. Он поглядывал теперь на всех с презрением и отвращением, и тут заметил, что и соседи посматривают на него с неодобрением.

«А ведь раньше я этого не замечал», – думал он, – «вот что значит новые уши!». Голоса с ругательствами и проклятиями в его голове наливались новой силой. Ему даже начало казаться, что это не он песочит всех вдоль и поперек, а просто слышит чужие мысли своими новыми ушами. И если даже всё было так, то тем более окружающие люди не заслуживали никакого прощения. Он еле дождался конца рабочего дня и вместе со всеми, ненавистными теперь ему сослуживцами, втиснулся в громадный лифт офисного здания. Сослуживцы молчали и смотрели друг на друга волками.