Ярослав Полуэктов - DUализмус. Семя льна

– Дома в спешке забыл.

ИЗДЕВАЮТСЯ! – враги подумали враз.

– Уточните ещё: «Зачем бревно в Париже?»

– У Эйфеля на нём посидеть в валенках.

– Шутите?

– Истинная правда. Сфотаться на нём хотел.

– Зачем?

– Я фотохудожник.

– Вы шутник!

– Я русский волосатый.

– Видим, что русский шутник. Что в бревне… волосатый шутник?

– В пне древесина и сердцевина. Немного корней. Распилите, если хотите.

– Назад захотели?

– Нет, я вперёд хочу. В Париж еду.

– Езжайте без бревна.

– Без Пня не могу. У меня цель, – и поправился, – две цели.

– Вытаскивайте бревно. Мы посмотрим.

– Вы поможете?

– Ещё чего!

– Вызывайте подъёмный кран.

– Зачем?

– Мы грузили его впятером. А нас четверо.

– Что на вашем (бля) пне-бревне за надрезы?

– Я его пилил, потом склеивал.

Складки удивления во лбах.

– Зачем пилили?

– Чтобы в двери пролезло.

СДАЛИСЬ: «Ну же и идиоты! Хрен с вами. Пусть лежит».

Ксан Иваныч: «Вещи можно назад складировать?»

Бим: «Взад».

– Назад! (Полнейшие идиоты. Может врача вызвать? Хлопотно звать врача). – Да. И, пожалуйста, побыстрее. Вы нас задерживаете.

(А вы нас разве нет?)

– Спасибо. Вы нас выручили.

– Отдайте им топорик в виде исключения.

– Спасибо.

Действительно, кому нужен этот расчудесный пень-бревно без топорика.

– Мы вас на обратном пути проверим.

– Очень приятно! Мы с вами тоже готовы встретиться.

(Обратный путь в Россию планировался через Хельсинки. Билеты на паром оплачены заранее. Идите в жопу).

– Билеты на обратную дорогу?

– Мы на машине.

– В отелях бронь есть?

– По месту решим. Мы свободные путешественники.

– Мотели, кемпинги, хостелы, так?

– Разумеется.

– Дорожная карта Европы?

– Бумажная и в Гугле.

– Компьютер везёте?

– Ноутбук.

– Декларировали?

– Зачем?

– Хорошо. Справка о…

– Есть.

– Гринкарта?

– Есть.

– Джипиэс?

– В машине.

– Возвращаемся через?

– …Белоруссию.

Это слаженным хором. О Финляндии договорились молчать как пярнусские рыбаки в российских водах. Как гринписцы молчат за решёткой.

– Приятного пути.

– Честь имеем.

Ксан Иваныч зелёный от макушки.

Теги иллюстрации:

«-те», круговое движение, небесные Машка и Катька, рулоны текста

Порфирию Сергеевичу Биму-Нетотову очень нравилась задумка с уважительной пристройкой «-ТЕ» к заднему фасаду глаголов повелительного наклонения единственного числа. Вовремя приляпываемая либеральная пристройка помогала выкружить даже в тех горячих ситуациях, когда разговоры шли на повышенных тонах. И когда все обращения осуществлялись на грубое «ты» (козёл, идиот, сука распоследняя, блЪ).

А также в качестве второго номинанта Биму импонировало и грело душу тела уёмистое словечко «клумба». Термин спонтанно родился где-то на полпути. И «вдля спроку сжотом» виде обозначало «любое круговое движение»: по трассе или по улице независимо от диаметра огибаемой окружности. Огибаемая колёсами окружность, как ни верти, составляла размер в два пи и, как правило, охреневающе малого Rадиуса.

Термин же «круговое движение» произносится категоричными навигаторшами – иностранкой Катькой и русской Машкой с некоторым пренебрежительным оттенком.

По их мнению, круговое движение из типового набора – примитивнейший элемент дорожного испытания по сравнению с прочими трюками мат-анализа, достойными профессоров биробиджанского конного цирка.

– «Кру-го-во-е дви-же-ни-е»… – едва шевеля мозгами и долбя смёрзшиеся губы изрекает далёкая космическая дама. Вставить бы ей в трахею ускоритель! Шлёпнуть бы её в трахало!

При этом Машка с силой камнедробилки жуёт металлический огурец. При этом вертит двенадцатью телескопами (она многорукая Шива) и сидит сразу в четырёх спутниках (она будто миллиардерша и катается за свои).

Она частично отвечает за культурную заграницу. Она сердится оттого, что все русские едут за рубеж исключительно для того, чтобы жрать водку: «Они «ду ист, зи зинд крайне тупой рашен дядькен».

Для большего понимания её слов ограниченными людишками, едва тащущимся в своих крохотных коробочках по планетной поверхности, она произносит скверно вызубренный текст по слогам. Так дают диктант для полных идиотов (сиречь американских шулеров и русских неграмотных, скудоволосатых мужиков, оседлавших едва подсильный им колёсный механизм передвижения).

Машка на самом деле не русская. Она на самом деле всего лишь дорогая переводчица на русский.

Она не проститутка, но презирает русских шоферов и русский синтаксис.

Кроме того, она не уважает русский метод расстановки знаков препинания и игнорирует русские окончания падежей.

Тем самым испытывает небезграничное водительское терпение.

Она сука (ладно, пусть маленькая, чуть-чуть вредоносная, а кто его знает, может симпотная металлическая сучка – сильны на выдумки эти навителовские паразиты) напрягает не только человека за рулём, но и ему соболезнующих пассажиров.

Фразы на малых тех окружностях формируются до того неторопливо, что на произношение номера поворота ей уже не хватает времени.

Сидящие на заднем сиденьи считают озвученные номера на пальцах.

Малёха декламирует вслух с запозданием по фазе: «Вот третий прошли сейчас будет четвёооооортый чёрт пап заворааааа да клёпаный же в лоб папа ну чт… зззаа…» И завершает нормативный стишок непременная: «Бля-а-адь!» Всё! Стих испорчен.

– Круговое дви-и-и… – снова заморачивается Машка.

На окончание « – же-ни-е» Ксан Иваныч нужный поворот традиционно промахивал. А по оглашению Машкой номера Ксан Иваныч из клумбы уже начисто вываливался. И естественно, что в другую дырку, и, естественно, что в самом неподходящем месте.

Это удлиняет суммарный путь.

Порфирий тут же ставит «минус» в графе «Огрёбки» маршрутного журнала, и заполняет графу «Примечания» тегами.

Он коллекционирует, считает и классифицирует ошибки, чтобы вечером их обсудить и наказать виновника.

У поворота на Бремен – это будет позже – в журнале за счёт минусов кончатся страницы, и он плюнет в последнюю: «Всё, заYбало!»

Поэтому Бремен – сплошная ошибка – будет пропущен.

Следующие сто метров поглощаются молча, угрюмо, расстрельно.

Чтобы вернуться к истоку и попытать счастья ещё раз, надо или пропахать десяток километров до следующей развязки, либо тупо соскользнуть в просёлки и продираться по залесённым местам, имея в виду конечную цель.

Целей по большому счёту вообще-то две: одному это Эйфель в Париже, двум другим – колонки в Гамбурге. У Кирьяна Егоровича цель расплывчатая, практически он едет без цели – так прогуляться. А если подвезёт, то и дневничок написать… в виде повестушечки небольшой, может и смешной как у Джерома. Но это последнее, кроме самого Кирьяна Егоровича, знаем только мы – читатели.