Владимир Киреев - К лучшей жизни (сборник)

Как ни хотел Вася научиться играть на мандолине, у него ничего не получалось.

Учился Вася хорошо, по всем предметам имел хорошие оценки. Вместе с ним в классе училась Настя Бинцева из деревни Копылово, что в семи километрах от Воскресенского. Стал замечать Вася, что он часто обращает на нее внимание. Настя ходила в полосатой кофточке с открытым воротом, густые волосы заплетены в две косы. И этот ее вид казался ему необыкновенно трогательным и милым. От остальных учеников она отличалась скромностью и особой набожностью, к которой с детства приучили ее родители.

Настя все время смотрела Коле Садкову в рот в ожидании, что он скажет что-нибудь смешное, готовясь тихонько засмеяться. Васе это не очень нравилось. Он пытался привлечь ее внимание к себе, но у него не получалось. Не сумев придумать ничего лучшего, он предложил ей пойти вечером погулять. И тут все разом кончилось. Девушка посмотрела на него удивленно, насмешливо и ответила:

– Гулять я не хочу.

– Может, все-таки пойдем? – оробел Василий.

– И не подумаю даже идти, – закапризничала Анастасия.

На выходные дни ученики уходили домой. Осенью, в ненастную погоду, их встречали на лошади на перевозе через реку. Зимой в морозы тоже встречали. Во время ходьбы Василий ходил здорово, Лёнька с Колей не успевали за ним, они за это сердились на него. Выходной день они проводили на лыжах, ходили в лес, проверяли поставленные на зайцев петли, а то просто катались с горы, бывало, бездельничали. Уроки готовили в субботу вечером. В понедельник рано собирались в школу. Если кто-нибудь ехал на базар в Вознесенское, то с ними на повозке уезжали и ученики. Иногда на первый урок опаздывали, за что попадало от учителей. Да и это отражалось на учёбе.

После выходных Вася снова встретился с Настей. Они перебрасывались разными шуточками, и через несколько дней он решил, что отношения у них наладились. Он опять пригласил ее вместе погулять. Едва он успел сказать про эту злосчастную прогулку, как понял, что снова сделал глупейший промах. Девушка сразу перестала смеяться и посмотрела на него каким-то сострадательным взглядом, как смотрят на человека, сказавшего что-нибудь скучное и давно надоевшее.

Кровь ударила ему в голову. Еще минуту до того, как у него невзначай сорвалось с языка это приглашение, он думал только о том, как приятно будет провести вместе вечер. Но как только она отказалась, он вдруг понял, что теперь никогда, ни за что не поставит себя в такое смешное положение перед этой девчонкой.

В школе проучились до «святок», то есть до каникул. Все ребята с поселка договорились, что больше в школу учиться не пойдут. Если бы школа была поближе, а то приходилось шагать 12 километров. На лошади не всегда удавалось приехать или уехать. Книжки свои забросили, остаток зимы проболтались кто где.

Вася об одном жалел, что не сможет видеться с Настей.

Первое время коммунары жили единой дружной семьёй. Во всём был достаток. Урожаи собирали хорошие, крестьяне окружающих деревень во время интервенции и гражданской войны сдавали весь хлеб государству, оставляя себе только на питание и семена, а коммунаров это не касалось.

На третий год хозяйство коммуны пошатнулось. Частая смена руководства коммуны отразилось на экономике. За четыре года сменилось пять председателей. И все они были родственниками и близкими самого организатора коммуны. Из бедных тружеников на пост председателя людей не находилось, потому что грамотных не было.

«Пережитки частной собственности имели большой перевес по сравнению с общественной. Каждый с тремился удовлетворить свои потребности в первую очередь, а потом, что останется, внести в общественный фонд. Например, доярки молоко крали. Председатель спросит:

– Что мало надоила?

Она ответит:

– Лягнула корова, молоко разлилось.

На сливотделении тоже крали. Сливки себе, а рабочему снятое молоко. Начнут возмущаться, работница скажет, что попала в ведро то мышь, то крыса, и пришлось отдать скоту.

Фураж на фермах тоже присваивался, на птичнике была такая же картина.

На мельнице работали 4 человека: мастер и 3 рабочих. Один из них – старший – взвешивал зерно, отпускал муку и получал за размол деньги. Установлена была очередь. Неделю работает одна группа, другую неделю другая. Учёта настоящего не было, часть денег присваивали себе.

Кроме того, для крестьянина на мельнице был установлен контроль, т. е. чтобы смолоть 5-10 мешков зерна, комитет бедноты давал специальное удостоверение установленной формы, которое предъявлял мельнику. Крестьянин привозил обычно зерна в два раза больше, чем указано в документе, и плата за лишнее зерно шла в карман рабочим.

Для покупки одежды или обуви на стороне обычно выделялся специальный человек. Отпускали ему определённое количество муки, гороха и других продуктов, и он ехал по деревням. Там тоже покупал подешевле, отчитывался подороже, тем и наживался.

Хозяйство коммуны перестало развиваться и пошло работать на убыток. Старые запасы кончались, новых не создавали. Некоторые члены коммуны стали выходить и уезжать в свои деревни. Как, например, уехали семьи Дубова, Шипицина, через некоторое время уехали братья Сауковы, уехал Большеков».

Васе в ту пору шел четырнадцатый год. Они с отцом заготавливали сено. С утра прохлада, к обеду солнце жгло землю. Жаворонки высоко в небе разливались звонким пением. Скошенная трава начинала томить сенным духом. Казалось, вот-вот надо браться за грабли. Но вот из-за леса выкатилась тучка, задул, закрутил ветер, и вот уже зашумели, закачались березы. Издерганный ненастьем Терентий только что не запускал в небо матом. Трава была скошена, и влажное сено уже начинало гнить.

Они ходили по скошенному лугу. Васе запомнился разговор отца с соседкой Акулиной. Они с мужем Николаем Хохловым приехали из деревни Андреевка с тремя детьми, вступили в коммуну, работали не покладая рук, а месяц назад вышли, стали жить единолично.

Николая на пожне не было, а Акулина со старшим сыном ставили зарод.

Отец удивился и сказал сыну:

– Только пролил дождь, сено не просохло, пропадет же добро.

Терентий подошел к ним, поздоровался и спросил:

– Что, соседушка дорогая, первый раз на пожне? Зачем мокрое сено валишь в зарод? Еще на коммуну грешишь, что, плохо жилось.

– С вашей коммуной ноги протянешь.

– Не кипятись, – сдерживал отец.

– А чего кипятиться? Где она, коммуна-то? – Акулина поглядела на пожню, в глазах ее была обида. – Что, нельзя метать?

– Да пусть ветром обдует, сгниет же.

– Нехай горит. Одна телка осталась. А корову тока мечтаем еще купить.

И снова завелась: