Владимир Киреев - К лучшей жизни (сборник)

– Мой отец малограмотный, он и мои братья всю свою жизнь работали для того, чтобы я умел писать и читать. Я читаю книги, знаю много стихотворений. Да не просто читаю, я люблю читать книги. В школе не любил только «Закон Божий», не понимаю я его. А ты в Бога веришь? – спросил Василий.

Анастасия не стала прямо отвечать на вопрос, а начала издалека:

– Книги, они для души, для ума, чтобы ум был образованным и разносторонним. А вера Христова – для духа. И это, я думаю, впереди тела. Бабушка моя была верующая, да и мама тоже. А верующая ли я – то вряд ли. Я теперь, Вася, – комсомолка. Но я знаю, что верующие люди – хорошие люди. И бабушка моя была хорошая, и мама.

– Как комсомолка? Ты же в Бога верила, когда в школе учились.

– Верила, да переверила, – грустно сказала Настя.

– Мои родители тоже верующие, но что об этом говорить, они люди из прошлого. Мы же смотрим в будущее. Смотрим с уверенностью. Нам по плечу любые задачи, и со всякой задачей мы должны справиться. Я тоже вступил в комсомол. А книги – вещь полезная. Я люблю читать, но только тогда, когда нечего делать, а это обычно бывает зимой.

– Без книг жизнь теряет всякий смысл, – согласилась она.

Василий отвечал со свойственным молодости пафосом, но и она была так же молода. Однако не теряла рассудительности – черты, присущей женщинам в большей степени, нежели мужчинам.

Вдруг она обеими руками взяла его за отворот куртки и приблизила к себе:

– Знаешь, Вася, я тебе сейчас расскажу одну историю, а ты решай сам, что ты будешь делать.

– Историю? – повторил он, неожиданно побледнев.

– Да, историю! – глубоко вздохнув, утвердительно сказала она и разжала пальцы рук.

– Два года назад я вышла замуж за Колю Садкова, и мы уехали жить в Козьмодемьянск. Его взяли на работу секретарем по пропаганде в райком комсомола. Он ездил по предприятиям, читал лекции для партактива, принимал в комсомол, сидел на различных заседаниях. Он меня сильно любил, но я для него была пережиток прошлого. Как я тебе уже говорила, семья моя верующая. Все мы верили в Бога, ходили каждое воскресенье в церковь на службы. Так было всегда испокон веков.

Ему предложили должность заведующего отделом, но когда узнали про меня, передумали. Партийному начальству не понравилось, что у молодого секретаря, подающего большие надежды, жена верующая. Коля был в ярости, пришел домой и устроил скандал. Я его успокаивала, говорила, что главное не работа, а семья. А он ни в какую не соглашался. Стал попивать. Вечером приходил с работы и с порога начинал партийную агитацию. Я не любила разборок и старалась их избегать.

Василий покорно, не перебивая, слушал Настю.

– Как-то утром он встал, привел себя в порядок после вчерашней попойки, попил чаю и стал собираться на работу. Тут в кухню вошла я. Глянула на него и сказала, что беременна. Он выпучил на меня глаза, а я ему говорю, что у нас будет ребенок. Он задумался, надел пальто, взял в руки шапку и, стоя у порога, сказал, что если его жена не отречется от церкви и не вступит в комсомол, то никакие дети его не удержат, и жить со мной он не будет. Повернулся, хлопнул дверью и ушел.

У меня, как кинжалом, пронзило насквозь все тело. Сердце гулко заколотилось, холодок сжал все внутри живота. Захлестнула обида. Я оделась, давясь незаслуженным оскорблением, пошла в райком, написала заявление, и меня приняли в комсомол. Так я стала атеисткой. Коля был рад моему поступку, но его кратковременный восторг быстро прошел. Я не допускала его до себя, он был мне противен. Я не могла находиться с ним рядом. Я поняла, что этого человека я больше не люблю. Я пошла в больницу и сделала аборт. Потом уехала к матери в деревню. На этом моя связь с Богом и замужество закончились.

– Да, дорого ты заплатила за атеизм.

– Жизнью неродившегося ребенка. И мне стыдно за это, – сказала она задрожавшим голосом и заплакала.

– Настенька! Родная моя, – приблизился к ней Василий. – Я не дам тебя в обиду. Ну, перестань, не надо.

Они пошли дальше, и сколько они так шли, молодые, сильные, простор открывшейся Ветлуги будто распахивал им навстречу свои объятия. И лес звенел от птичьего гомона. И река размеренно несла свои воды. И все краски жизни с ее великим многообразием дел для приложения молодых сил лежали перед ними.

– А ты помнишь, как я в школе тебя приглашал погулять?

– Да, – с удовольствием подтвердила Настя. – Ты два раза приглашал. А после я все ждала, когда ты еще позовешь.

– Тебе хотелось, чтобы я позвал?

– Очень. Я все ждала, а ты не звал, а потом вовсе в школу ваши деревенские перестали ходить.

– Ты такая гордая была. Да разве ты пошла бы?

– Нет, не пошла бы. А все-таки мне хотелось, чтоб ты еще позвал.

Василий долго смотрел ей в глаза, потом медленно перевел взгляд на губы. Она это увидела, но не отвернула голову. И, как бывает между сердцами, которые тотчас узнают друг друга, как только оказываются поблизости, они очень скоро поняли, что им надо быть вместе.

Была ночь, свежий холодок освежал щеки, подмерзали ноги, а шуба была мягкая и ласковая. От нее пахло отцовским полушубком. А Вася крепко захватил ее за тонкую поясницу так, что не вырваться и не перевести дыхание, и стал целовать. Тихие звезды в вышине колыхались и пропадали с глаз.

– О-ой, погоди, погоди… – дрожала она, как дрожит осиновый лист на ветру. – Скажи хоть, как ты добрался до меня.

Он тихо, удовлетворенно смеялся в овчину, чтобы их не услышали, и не отпускал. Задыхался, словно после долгой ходьбы в самую жару летом.

– Настюшка, – шептал он ей прямо в ухо. – Очень просто. Вскочил на коня и прискакал к тебе.

– Ну, Василий, Василий… Чего ты? – упрямилась она, не пытаясь оттолкнуть его от себя.

Они процеловались чуть не до рассвета. За плетнем громко дышала и пережевывала сено корова, а в доме все не потухал свет, и им казалось, что впереди у них долгая и счастливая жизнь.

Небо стало светлеть, и они, крадучись, пошли в хату. За столом увидели они отца и мать, они пили чай и неспешно о чем-то говорили.

Долгая, видно, была у них беседа. А молодые несмело остановились у порога, и никак не понять было, кто тут лишний – пожилые, что беседовали у стола, или они, молодые, сгорающие от стыда. И не было никого, кто был их счастливей, потому что влюбленные видят, чувствуют, понимают и боготворят только друг друга.

На Покров сыграли свадьбу. Терентий из своего подворья подарил сыну пять овец и десяток кур, чтобы было с чего начинать хозяйство. Родители Анастасии Иван да Матрена тоже решили от сватов не отставать, подарили прялку да домашнюю утварь.

Женатый человек Василий Замыслов работал вдвойне, втайне лелеял мечты о том, что когда-нибудь, а это случится непременно в самые ближайшие годы, он заработает денег, купит дом, обзаведется хозяйством, что Настюшка будет гордиться своим мужем, и заживут они лучше некуда, радуясь успехам своих детей, которых у них должно быть обязательно много. Потому он не знал усталости, всю зиму работал на мельнице по размолу государственного зерна. Работа эта была непростая, требующая большой физической силы, которой Василия Бог не обидел. И все пока у него складывалось, как нельзя лучше.