Владимир Киреев - Возвращение к себе (сборник)

– Дивись, Павлюк, телочку продают! – громко крикнул Афанас, дернув брата за рукав. Тот внимательно посмотрел на полнотелую, как вареник, хохлушку:

– Сколь просишь, красотуля?

– Просила шестьдесят, да ладно, сговоримся с таким кавалером – за пятьдесят уступлю.

– Тогда возьмем! – Павел отсчитал деньги. Телушку привязали к телеге и пока Афанас сторожил ее, Павел успел прикупить петуха с большим ярким гребешком и красно-синим переливчатым оперением и двух курочек. Птицам связали ноги, и они лежали на возу, испуганно косясь на новых хозяев.

Павлюк еще прошелся по рядам, и вскоре у подводы Кириенко визжали в мешке два поросенка. Остановившись возле молодухи-сибирячки, Павел спросил:

– А ты чем торгуешь?

– Как – чем? Колбой! – улыбнувшись во весь рот, блеснувший крепкими зубами, она протянула ему увесистый пучок с зелеными стеблями. Видя его недоумение, спросила:

– А ты отколь будешь?

– С Алексеевки мы, переселенцы. Две недели как приехали. Вот картошку не досадили, пришлось к вам сюда ткнуться. Да что же это за диковина?

– А ты попробуй.

Павел вытянул стебелек, сунул в рот, старательно разжевал. На языке и деснах почувствовал привкус, напоминающий чеснок:

– Вкуснота!

– В вашей Алексеевке эту колбу косой косить можно, так что не покупайте, сами наберете.

– Понял, дорогуша, спасибочки за науку, жив буду – отблагодарю.

К полудню отправились в обратный путь. Было тепло, припекало солнце, им повезло и с погодой, и с землей. С верой и надеждой смотрел в будущее Павел Кириенко, сидя на возу и глядя в широко распахнутое небо.

Возле речки остановились, напоили животных, сами сняли рубахи, умылись. А потом тронулись дальше по знакомой, наезженной колее. Удивительное дело! где бы ни оказался человек, уже через несколько дней он воспринимает место, где обосновался, как свой дом и возвращение туда наполняет его душу радостью и спокойствием.

И вдруг Афанас увидел на макушке высоченной лиственницы большую птицу. Глухарь сидел на дереве, вытянув черную, поблескивающую в лучах солнца шею. Афанас толкнул брата, а тот передал вожжи Афанасу, вытащил берданку. Наблюдая за глухарем, ждал, когда телега подъедет на выстрел.

– Отсюда не достать – далеко, – шепнул Афанас, притормаживая ход жеребца.

– Да вижу. Т-с-с! Спугнешь.

Телега остановилась метрах в сорока от дерева, Павел соскочил и стал всматриваться между сучьями. С этой точки не было видно, улетела птица или все еще здесь. Павел наконец рассмотрел его среди ветвей, прицелился и выстрелил. Глухарь дернулся и, цепляясь крыльями за сучья, тяжело упал наземь.

– Ай да молодец, братка! – торжествующе закричал Афанас, подбирая добычу. Уже затемно подъехали они к землянке, где все давно и с нетерпением ждали возвращения мужчин, оказавшихся к тому же и удачливыми охотниками.

С удовольствием все разглядывали пеструю телушку, будущую кормилицу семьи и согласились с предложением Павла назвать ее Майкой. Митрофан притащил для нее свежей воды. Змитрок по-быстрому соорудил из бревен небольшой загон для поросят, а то не ровен час – разбегутся, лови их по всей деревне. Арина с Полиной освободили кур и выпустили их на ночь в землянку. Сняв с воза остальные покупки, Павел убрал семена в надежное место, а гостинцы отдал хозяйкам. Сам же с важным видом отправился щипать дичь.

Часа через два в ведре над очагом кипела густая, наваристая похлебка, в которой плавали шматы глухариного мяса.

– Не знаю, как у вас, а у нас с Павлюком с утра крошки маковой во рту не было, – нетерпеливо приговаривал Афанас, но тут же с серьезным видом отворачивался – ему страсть как хотелось казаться совсем взрослым.

И закипел пир горой с разговорами и песнями допоздна.

После того, как с посадкой картошки было покончено, решили заняться баней. Баня для студеных зим – первое дело. За день в тайге наломаешься на раскорчевке да на лесоповале, а в баньке попаришься и всю усталость как рукой снимет. Да и ребятишек требовалось содержать в чистоте – не дай Бог завшивеют.

Место для будущей бани выбрали ближе к речке среди зарослей калины и черемухи. Выкопали неглубокий котлован, в нем установили сруб из кругляка, пробили его мхом, чтобы тепло из баньки не уходило, подвели под крышу и покрыли драньем. Внутри настелили пол из свежих осиновых досок, сколотили полог и лавки. Порядком повозиться пришлось с печкой.

– Негоже, Павлюк, на новом месте делать каменку по-черному, – подтаскивая камни и глину, заявил Змитрок.

– Оно, конечно, Змитрок, – согласился Павел. – И топить баню по-белому лучше, и мыться приятнее. Только где взять время на кладку хорошей печки?

– Ничего. Лучше сразу сделать хорошо, чем потом переделывать.

– И то верно, братка. Сделаем чин-чином, как у добрых хозяев.

На том и порешили.

Братья тщательно подбирали камень-плитняк друг к дружке, обмазывали глиняным раствором, стараясь, чтобы новая печка не дымила и не растрескалась. Для нагревания воды в печь замуровали большой чугунный котел. В конце вывели через крышу высокую трубу на загляденье соседям.

Для похода в новую баньку был заведен строгий порядок очередности: сперва Змитрок с Павлом, затем Митрофан с Афанасом и после всех – женщины с малышней, которым было не вынести натопленной парной, и они мылись с приоткрытой дверью. Мужики же парились долго, обстоятельно, часто выходили отдыхать в тесный предбанник. Отдышавшись, снова заходили в жаркую избенку, поддавали ковш кипятку на раскаленные камни и от души охаживали себя березовыми и пихтовыми вениками, мастером ломать которые оказался Афанас.

После бани, довольные и распаренные, на ватных ногах шли в землянку, где их ждал крепко заваренный чай из все той же древесной трухи и нескончаемые беседы о том, что и как предстоит предпринять по хозяйству.

Скучать было некогда.

И потекли дни за днями, недели за неделями. К середине лета переселенцы довольно прочно обосновались на новом месте. На обработанных землях буйствовали всходы ржи, ячменя и льна. Вскоре – на радость лошадкам – начали наливаться колосья овса. Благоденствие это давалось беспрестанным трудом, пролитым крестьянским потом, который земля принимала как должное, собираясь отблагодарить своих новых хозяев по осени.

Построив вторую землянку, братья принялись возводить амбар для сбережения будущего урожая. Но не успели они положить первые венцы оклада, как работу пришлось приостановить. Настала пора сенокоса, а корма для лошадей, коровы и прочей скотины нужно было заготовить на долгую сибирскую зиму.

С покосами, слава Богу, трудностей не возникло: вокруг деревни широко раскидывались заливные луга, немало ароматной таежной травы можно было найти и по опушкам леса. Быстро накосили – в четыре косы-литовки – потребное количество, с сушкой и уборкой также никаких помех не было: лето стояло просто на заглядение. Крупное, сладко пахнущее солнцем, сено собрали и сложили в два больших зарода на лесной поляне недалече от Алексеевки.