Виктор Сбитнев - Янки при дворе губернатора

– Да, конечно, – согласился Санталайнен. – Я только сейчас жене как-нибудь сообщу, может быть, придётся её корвалолом напоить… Вы на машине? Вдруг у неё что с сердцем? Альберт лишь молча кивнул в ответ…

В доме царила тишина. Только что потерявшая сына Марта Густавовна ни голосила по деревенскому обычаю, не заламывала рук, не проклинала судьбу-злодейку. Более того, вскоре она вышла во двор вместе с разом осунувшимся мужем, держа в руках металлический поднос с мочёными яблоками и бутербродами с ветчиной и домашним сыром. Сам хозяин дома нёс в одной руке бутылку со спиртным, а в другой – стаканы. Возле брёвнышка торчали два огромных пня. На них и расставили всю принесённую снедь. Молча разлили светло-оранжевую жидкость, взяли стаканы в правую руку, по яблоку – в левую. Санталайнен буднично предупредил:

– Гнал из медовухи. Крепкий очень, за пятьдесят градусов… И махнул полстакана единым духом. Выпили и остальные. Согласно захрустели яблоками.

– Мы искренне вам соболезнуем, Карл Юханович, – начал нелёгкий разговор Альберт. – Но поймите нас правильно, мы просто обязаны начать расследование уже сейчас, так сказать, по свежим следам. Это во-первых. А во-вторых, сдаётся мне почему-то, что преступник не один и на этом не остановится.

– Поэтому, – подхватил мысль Альберта майор, – если вам не трудно, постарайтесь вспомнить последние месяцы жизни вашего сына… Может, их что-то отличало от прежнего времени? Что-то специфическое… Настроение, характер разговоров, может, какая-то особая озабоченность появилась, тревога? О его делах в интернате, если можно, подробнее. В это время, видимо, незапертая калитка распахнулась, и во двор дома шагнул участковый Николай. Вид у него был смятенный, растерянный. Он кивком поздоровался сразу со всеми и неловко присел на край скамьи.

– Ну что сказать? – Задумчиво и печально начал Санталайнен. – Конечно, мальчик сильно изменился, особенно в последнее время. Стал каким-то нервным и скрытным. Раньше он любил рассказывать нам с матерью о своих детках, об их успехах в английском, про олимпиады, которые они, кстати сказать, выигрывали, в том числе и в областном центре, а тут как-то замкнулся, зажался – словом, весь сосредоточился на чём-то своём.

– Когда примерно вы это в нём заметили? – Невольно перебил старика Альберт.

– Да, с год назад, а то и по более того. – Скорбные складки на лбу у осиротевшего вдруг отца проступили ещё явственнее. Весь он осунулся и заметно стал как будто ниже ростом. – Я первое время, конечно, пытался как-то его разговорить, расслабить, даже, чего греха таить, подливал ему вот этой штуки, – Санталайнен слегка подрагивающей рукой ловко ухватил бутылку за донышко и налил ещё по одной, на этот раз и участковому тоже. Молча выпили не закусывая, только участковый взял из блюда мочёное яблоко и сосредоточенно стал вытягивать из него рассол.

– Ну и?.. – нетерпеливо обратился к хозяину майор Наскоков. – Разговорили хоть на что-то? Алкоголь всё ж таки развязывает язык, особенно мало пьющим или не пьющим вовсе.

– Да, однажды он сорвался, не выдержал, стал ругать время, областную власть, которая устроила в интернате «филиал ЦРУ».

– Прямо так и сказал? – Нервно завозился на бревне Альберт.

– Именно так. Ну, говорил, что эти приехавшие из Штатов гуманитарии всё подмяли под себя, всех держат на коротком поводке, даже заместителя губернатора, не говоря уж о директоре интерната и учителях… Что везде суют свой нос, не дают, как прежде, работать с детьми. Что если нам раньше мешала коммунистическая идеология, то теперь – американская, только в ещё большей степени. Коммунисты хоть на свою страну работали, а эти… Если бы мы что-то подобное позволили себе в Штатах, то нас бы тут же депортировали, и это в лучшем случае, а, скорее всего, пришили бы шпионаж, терроризм, педофилию или ещё что-либо подобное… И что со всем этим делать – ему не ведомо, потому что «стучать» в ФСБ ему как-то не с руки. Оказывается, когда он учился в университете, на него на самого туда «стучали».

– Это интересно, – сказал майор, – только к нашей епархии не относится.

– Как знать? Как знать? – не согласился с ним Альберт. – Очень часто самая кондовая уголовщина выползает именно из политики. Нам ведь важно нащупать мотивы, верно? А они, сдаётся мне, уже начинают проступать.

– Ну и? – Вновь проявил нетерпение Наскоков.

– Андрей давно был недоволен деятельностью американцев, которые, как пить дать, совсем не те, за кого себя выдают. Ведь не случайно он назвал интернат филиалом ЦРУ! И они, судя по всему, об этом догадывались, а, я даже уверен, что наверняка знали. Попробовали его купить, а он не продался. Что с ним делать? Поскольку последнее время он был таким зажатым, напряжённым, его, скорее всего, шантажировали… А он просто не хотел беспокоить родителей этими своими проблемами, не так ли, Карл Юханович?

– Вы очень проникновенны, молодой человек, – с болью в голосе сказал Санталайнен. – Сын всегда жалел нас и оберегал от разного рода беспокойств. Иногда это принимало даже некие болезненные формы…

– Вот! – Победно воскликнул Альберт. – Но сами америкосы никогда бы не пошли на мокруху, не то у них положение. Да и зачем, если в карманах «зелени» не меряно?! Намного опаснее в этой ситуации для недовольных положением дел в интернате все эти заместители губернатора и прочие местные чиновники, которые здесь жировали на американские деньги. Представляете, что б с ними со всеми было, если бы всё это открылось? Это не просто коррупция. Это международный скандал, вмешательство во внутренние дела другого государства. Вот вам ещё один мотив. Ну, и, наконец… Все одновременно с любопытством посмотрели на Альберта.

– Андрея застрелили вскоре после нашего с ним разговора, который проходил при открытом настежь окне. В этом разговоре он мне откровенно поведал о том, в чём ранее невольно признался отцу. И я заметил, что нас определённо подслушали вон оттуда, из кустов, – с этими словами Альберт показал на заросли чайной розы и жасмина возле частокола.

– Что же ты раньше – то, елы-палы! – Сорвался, как ошпаренный, со своего места Наскоков и, ухватив эксперта за рукав, ринулся к кустам.

А в это время сердобольная няня Груня тихо плакала у себя на кухне. Она всё не могла свыкнуться с мыслью, что сегодня в центре России могут вот так запросто застрелить невесть за что молодого талантливого парня. Она не только хорошо знала, но и уважала его, как и большинство её земляков, особенно тех, чьи дети учились в местном интернате. Многих он подтянул как по английскому, так и по немецкому, потому что прекрасно знал оба языка, три его воспитанницы стали победительницами областных олимпиад, более десятка детей – призёрами, а Маша Матвиенко недавно приехала из Москвы с серебром всероссийского форума. Её встречали чуть ли ни всем селом, и больше других её победе радовался Андрей Карлович Санталайнен. И вот теперь его за что-то взяли – и убили… Нет, это никак не укладывалось в няниной голове!