Геннадий Мурзин - Без вести пропавший

– А ты как считаешь?

– Ну, думаю, «стружку» снимать будешь.

– За что?

– Мало ли… На то и начальство, чтобы причины находить для «обработки» таких болванов, как я. Может, «телега»…

– Что, уже успел что-то натворить?

– Ты меня, Павел Павлович, знаешь: еще тот «чэпэшник».

– Не молод. Мог бы и остепениться.

– Стараюсь, очень стараюсь, а не получается.

– Могу успокоить: на сей раз нет никакой «телеги». Скорее всего, не успели еще накатить…

– Уже – благо.

– Только что мне звонил прокурор Тушин…

– Ну, вот… Что я говорил?!

– Не спеши с выводами. Так вот… Он сказал, что нуждается в тебе…

– Тушин?! Во мне?! Не может быть!

– Может, Сашок, может. Впрочем, нужно уточнить: не совсем Тушин нуждается в тебе, а Алексеев.

– Это другое дело. А что Алексеев?

– Как я понял, областная прокуратура приняла к своему производству возбужденное уголовное дело в Нижнем Тагиле.

– Что-то серьезное? – заинтересовавшись, спросил Фомин.

– На первый взгляд, нет: бесследно исчез подросток.

– Давно?

– По словам Тушина, девятого октября.

– Павел Павлович, но причем тут я? Я же числюсь за отделом по борьбе с бандитизмом. Тут же…

– Понимаешь, дружище, – так хочет Алексеев. Это его идея. Он обратился к Тушину. Тушин – ко мне. В твою задачу будет входить координация деятельности по линии уголовного розыска. Понимаешь?

– Нет, не понимаю, – откровенно признался Фомин. – С какой стати такой ас следствия, как Алексеев, будет заниматься делом об исчезновении подростка?

– На твой вопрос мне ответить нечего, так как сам недоумеваю.

– Наш прокурор становится непредсказуемым. Что с ним?

– Скорее всего, амбиции всему причина.

– Чьи амбиции?

– Тушина, конечно.

– У меня тоже есть амбиции, но не до такой же степени.

– Тут, понимаешь, дело в том, что к Тушину обратилась лично мать исчезнувшего подростка с жалобой. Он принял ее в не приемный день. Выслушал. И вот принял решение, что делом должна заняться областная прокуратура. Руководителем оперативно-следственной бригады назначил Алексеева, замом – тебя. Еще восемь человек – тагильчане. Тушину, думаю, очень важно выглядеть в лице несчастной женщины хозяином своего слова.

– Мне ясно пока лишь одно: надо выезжать. Когда?

– Завтра. Первой утренней электричкой. На личном фронте проблем не будет?

– Ты меня знаешь…

– Тебя – знаю, но семья…

– И жена, под стать мне, не дура. Понимает. Привыкла. Смирилась давно.

– Значит, нет проблем?

– Ну, разумеется.

– Мысли Тушина нам не ясны, поэтому прошу тебя: с одной стороны, будь там поосторожнее, погибче, если угодно, не руби сплеча; с другой стороны, от главного управления у тебя неограниченные полномочия, к работе вправе на месте привлекать любого специалиста, действуй, не стесняясь.

– Генерал Краснов знает?

– Естественно. Я переговорил также с начальником экспертно-криминалистической лаборатории. Если возникнет нужда, то там твои поручения исполнят без проволочек. Обращайся.

– Понял. Как думаешь, надолго?

– Не знаю. Но считаю, что такие асы, как Алексеев и Фомин, раскрутят дело в два счета.

– Шутишь? Издеваешься?

– Ничуть, дружище, ничуть. Говорю серьезно.

– Тогда – спасибо за лестное слово.

– Ну-ну, не выламывайся. Уж от меня-то ты наслышался…

– Ты прав. Ты не такой, как все. Другие, как только оторвутся от друзей, делая карьеру, сразу забывают про дружбу, рвут связи, в упор перестают замечать. Кстати, это правда, что тебе светят генеральские погоны?

– Откуда ты это взял?

– Слушок такой ползает по необъятным управленческим коридорам.

– Не верь слухам, тем более «ползающим».

– Я не верю, а все же… Должность-то теперь у тебя генеральская, – заметил Фомин и потом, после небольшой паузы, добавил. – Твой предшественник ушел в отставку генералом.

– Я всерьез подумываю о пенсии, а ты… Пора: и по возрасту, и по выслуге лет.

– Издеваешься?! Надо мной?!

– Что ты, Сашок!

– Нет? Мы с тобой с одного года, я подполковник, старший опер. Кому-кому, но вот мне точно пора на покой, – Фомин встал, подошел к Чайковскому и прислонился к нему. – Если ты уйдешь, то… А, что загадывать… Пошел я… В командировку собираться… Жди вестей.

– Надеюсь, вести будут благоприятные?

– Без сомнения, господин полковник.

– Зазнайка, сплюнь на всякий случай.

– Сплюнул бы, но у тебя, – Фомин обвел кабинет Чайковского долгим взглядом, – кругом персидские ковры…

– Не персидские, а турецкие.

– Все равно неудобно на них плевать. Ну, я пошел…

13 ДЕКАБРЯ. ПОНЕДЕЛЬНИК. 20. 40.

Леонид Федорович Сарваров, придя домой, ужинать не стал, а сразу прошел в гостиную, где вот—вот должен был начаться очередной латиноамериканский телесериал на канале РТР.

Жена, заслышав мужа, обернулась.

– Сытый? Кто подсуетился и накормил? Смотри мне.

– Что, моя государыня, ты говоришь? – он подошел к жене и чмокнул ее в макушку головы.

– Зачем ластишься? Все равно не поверю.

Сын, сидевший на диване, захихикал, чем привлек к себе внимание отца.

– Хихоньки да хахоньки? А что в школе? Чем порадуешь отца?

Михаил отвернулся и не ответил.

– Молчишь? Пару схлопотал?

– Нет, – буркнул сын.

– А, ну, уроки готовить!

– Оставь в покое Мишеньку, – заступилась Алла Олеговна. – Пусть кино посмотрит… Пристал к парню. Он сидит, никому не мешает. Оценки – ерунда. Учителя к парню придираются. Завидуют тебе, а отыгрываются на нем. Ты бы сходил в школу… Или директора-еврейчика к себе вызвал. Я ходила, а что толку? Кто будет слушать домохозяйку?

– Мне только этого и не хватает.

– Ты отец или не отец?

– Перестань, Аллочка, не зуди.

– Конечно, да, ребенка тебе не жаль… Тебе вообще никого не жаль. Что тебе семья? Тьфу!

– Да черт с ним, пусть смотрит: только отстань.

Алла Олеговна, надув губы, замолчала. Весьма своевременно замолчала, так как начался фильм. А для всей семьи не было ничего важнее и дороже, чем латиноамериканские мыльные оперы.

Вот пошли кинокадры, где полуголые красотки на сцене закрутили задницами. Михаил хихикнул, не сдержался-таки.

Отец спросил:

– Чего хихикаешь?

Сын не ответил. Зато дочь не промолчала.

– Он, пап, позволяет себе сексуальные домогательства… Такой озабоченный.

– Кто «он», дочка? Что за «домогательства» и к кому?

– Мишка ко мне пристает, лапает и в трусы норовит залезть.

– Что ты, дочка?!

– Да замолчите вы! – сердито бросила со своего места Алла Олеговна.

Дочка все-таки молчать не стала.

– Да-да, папа.

Леонид Федорович от услышанного на минуту потерял дар речи.

– Сын… не вздумай… Если что сделаешь, – убью! Ведь сестра она тебе. Как можно.

– Да что ты слушаешь эту болтушку? – опять заступилась за сына мать. – Сочиняет, фантазирует.