Валентина Лесунова - Непарадный город

Платон, известный как Плот, – псевдоним по наследству: от отца и старшего брата по фамилии Платоновы, – лежал на кровати без матраца. Под телом пуховик, прикрыт простынёй с синими цветами.

Псевдоним ему не соответствовал, он ничего не сплавлял, сил маловато, но зато был энергичным, подвижным. Неподвижных барабанщиков не бывает, чтобы ритм зазвучал в полную силу, желательно бить в четыре руки, имея вдвое меньше, правда, есть ещё ноги.

Но имя подходит, – он не агрессивен. Как сказала прекрасная Катерина: «С тобой легко и весело». Намек на вероятную близость? Хорошо бы. Для Ирмы он друг, просто друг, настоящий. Это к вопросу: «Может ли девчонка дружить с парнем, то есть делиться с ним сокровенным?». Может, делится, но сокровенное часто меняет имя, Платон не запоминает. Зачем ему?

Когда Ирма изучала в школе «Войну и мир» Льва Толстого, порадовала, сравнив его с Платоном Каратаевым: «Понимаешь, он не герой, но на нём мир держится». «Как на мне?», – уточнил Платон. «Как на тебе», – подтвердила Ирма. Добиваться от неё раскрытия темы бесполезно, уже пробовал, когда надоело слышать о счастливой жизни, по глупости спросил: «Что такое счастье в твоем понимании?» Она удивлённо посмотрела на него: «Ты не знаешь? Странно, такой старый и не знаешь». Удивляться ей не подходит: таращатся глаза туманного цвета, как-то странно уплощается нос, остаются только ноздри, втягиваются щёки, – пропадает приятная округлость. И кажется, что это ещё не лицо, а набросок, и неизвестно, когда художник завершит портрет.

Краситься ей тоже не идёт: подчёркиваются глаза без ресниц, взгляд глупой курицы, и скорбно опущенные углы губ в темной помаде; из четырнадцатилетней девицы она превращается в женщину с тяжёлой судьбой. Жалко её.

Она сравнила его с Платоном Каратаевым как раз тогда, когда он задумался: почему памятники ставят только в честь войн, даже проигранных. Хотел предложить квоту: за каждый новый памятный знак о войне – два памятника на выбор: музыканту, поэту, художнику или писателю. Или ещё кому-нибудь, например, учителю. Правда, сейчас не принято любить учителей. Тогда пожарнику. Но не знал, к кому обращаться с предложением.

Все порывы изменить мир к лучшему забывались, когда он брал в руки палочки. Его жизнь определялась внутренним ритмом, рвущимся наружу.

«Не качайся на стуле, не дёргай ногой… Платон, перестань стучать». Замечания делали и мать, и учительницы.

Он не замечал, как стучал, не слышал, не чувствовал ни ног, ни рук. Не замечал, потому что никогда не уставал. Ритм как дыхание. Подружки говорили, что у него во сне дёргались руки. Это не трата, это подкачка энергии, – вечный двигатель.

Но сейчас он неподвижен. Дом замер от холода. Энергии хватало только дышать и спать. Давным-давно он так лежал, в глубоком детстве, однажды, когда сильно болел.

Все остальное время, сколько себя помнил, а помнил с трёх лет, не расставался с барабаном, как главный герой в сильно затянутом фильме «Жестяной барабанщик».

Кажется, энергии не осталось совсем, даже на сон, иссякла, да и сколько её могло быть от порции быстрорастворимой вермишели с запахом острых специй.

Он вздрогнул от слишком громкого гусиного га-га-га под окном. Сработало противоугонное устройство. Сердце забилось в ускоряющемся темпе, есть опасность внезапной остановки. Попытался успокоиться колыбельной, даже напеть, помогло, но не очень: перешел на марш, который сменился весёлой полькой.

Снова тишина до шума в ушах, уснуть бы. В его положении – благо.

Видимо, не все силы истрачены: от резкого звонка в дверь снова забилось сердце. Бонифаций не шевельнулся, пришлось переложить в сторону.

– Тебя не слышно, болеешь что ли? – на пороге стоял сосед, Николай Васильевич, в тёмном костюме и при галстуке. Ему бы лицо сменить. А так, любой костюм как заношенные треники: пузыри на коленках и мотня провисает. – Я вот о чем подумал: ты там, в своём ночном клубе поговори с друзьями, я вас свожу на экскурсию по царским местам. Расскажу о царе, царице, детях, родственниках.

Сосед был экскурсоводом – любителем. За экскурсии брал не только деньгами, но и продуктами. Не гнушался алкоголем. Для сына – алкоголика. Сам Николай следил за здоровьем. Старался быть на плаву. «Упрямый осёл», – почему-то называла его жена, внешностью под стать мужу.

– Ну, как, согласен?

– Надо подумать. Болею.

– Что ж, болей, если хочешь.

У соседа в руках книга, он раскрыл и стал тыкать пальцем в фотографию.

– Ты только посмотри, какие красавицы, – он сунул Платону раскрытую книгу.

На фото среди других девиц была прекрасная Катерина. Она стояла, склонив голову над тремя сидящими подружками за круглым столом. Так она склонялась над столиком в их ночном клубе, долго пережёвывала капустный салат, потом смотрела на Платона. На портрете столик недешёвый, антиквариат. Все девицы с тонкими талиями в декольтированных, изящных, длинных платьях.

Под фотографией он прочитал: «Великие княжны Мария, Татьяна (та, что стояла, похожая на Катерину), Анастасия и Ольга. Санкт-Петербург, 1914 год».

Он полистал и наугад прочитал:

Великая Княжна Татьяна Николаевна являлась самым близким лицом государыни. У неё было сильно развито сознание долга, любила хозяйничать, практичный ум, детальный подход ко всему.

Катерина хозяйственная тоже. Она даже с дрелью справляется: собственноручно повесила карнизы для штор в доме. Говорит, работа успокаивает нервы.

Она любит ездить в Ялту, в Ливадийский дворец и Никитский ботанический сад. Но вряд ли согласится на экскурсию в ближайшее время: изменили программу, нужно обкатывать. Опять же, взяли новых девиц. Кому, как ни ей с ними репетировать: почти жена хозяина.

– Ну, как, наберешь людей? Недорого.

– Дядь Коль, я в ночном клубе работаю. Там стриптизёрши.

– Что ж. Ночью танцуют, а днём на экскурсию.

Надо эту фотографию показать Катерине. И с Николаем познакомить. В ней что-то такое есть, непредсказуемое. А если учесть, что экскурсовод – любитель часто голоден, уговорит хоть кого и хоть куда, по царским местам тоже.

Катерина не похожа на остальных танцовщиц, лицами злых, наверное, мёрзнут на сцене.

Но и она тоже мёрзнет, – подумал Платон и удивился, что раньше не догадался.

Сосед не уходил, смотрел на Бонифация и звал его: «Кис-кис». Котяра не шевелился, будто не к нему обращаются.

– Дядь Коль, зачем тебе царские места? Люди больше интересуются Великой Отечественной. Ты ведь водил по местам боевой славы, я же помню, в первом классе учился, ты нас завел далеко, к самому маяку, дождь пошел. Вымокли, но экскурсия нам понравилась. В девятом классе ты нас уже повёз на автобусе, и говорил не только про героев, и трусов вспомнил. Славы заметно поубавилось.