Валентин Колесов - Жизнь русского

Дома для них построили быстро, дешево и сердито – тонкостенные двухэтажки, обложенные черепицей, с удобствами во дворе. Вода – из колонок на улице, уборные – очки на ямой. Как-то командир атомной команды предложил:

– Давайте разделим уборные на мужские и женские – неудобно шуметь в присутствии женщины за перегородкой.

Поздно предложил, уже привыкли.

Их атомная база – в десятке километров от аэродрома, проезд через поле Полтавской битвы по шведским позициям.

Два человека доказали опасность службы. Главный сборщик ядерного заряда Юра облучился законно – по должности. Автоматчик Витя с ядерным зарядом не работал, из любопытства полез смотреть загрузку его в бомбу, в это время оттуда идет самый мощный поток радиации.

Оба они по несколько месяцев лечились в Москве, вылечились.

Другие ничего в своих организмах не ощутили.

В полуподземных хранилищах находятся готовые к использованию бомбы. По тревоге оставалось только зарядить их теми самыми штуками, которые взрываются в руках. Затем бомбу везут на аэродром, подвешивают в бомболюк самолета, в кабине летчиков Колесов или его напарники делают последние контрольные проверки.

Государственная задача – уложиться в шесть часов от выезда из дома до установки бомбы в самолет. Все старались. Небрежность, халатность недопустимы, постыдны. Значимость дела обязывала и воодушевляла. «Служу Советскому Союзу!»

Впрочем, работ по тревоге было немного, несколько раз в месяц. Обычная работа: проверка устройств, установка их в бомбу, контрольные прогоны с имитацией сброса бомбы, ее падения и подрыва.

Остальное – рутинная работа, которой занимались офицеры: в сверхсекретные помещения никто кроме них не допускался, поэтому всё делали сами: зарядка аккумуляторов, накачка шин бомбовых тележек до требуемого давления, уборка помещений, мытье полов, круглосуточное дежурство в хранилище.

Большое везение – отсутствие солдат в их атомной команде, то есть свобода от их воспитания, от их самоволок, пьянок, наказаний и т. п.

На дежурствах в хранилищах главная задача – поддерживать требуемые температуру и влажность. Замерить их внутри и на улице, включить вентиляцию – вытяжную или приточную. Что включать, на сколько часов – решали на уровне здравого смысла. Но вот интеллигентный Гриша-харьковчанин сделал методику: графики, диаграммы, зоны температуры и влажности, порядок действий…

Колесов внимал с восторгом, с белой завистью: ай да молодец Гриша – надо было всего лишь знать физику 10-го класса и уметь инженерно мыслить. А главное, загореться идеей.

Уже обозначился в целом ритм работы и службы в армии: большая занятость – по времени и большое безделье – по занятости. И только изредка, в авральном порядке – напряженная работа.

«И так все предстоящие двадцать пять лет», думал он, пока еще без отчаяния.

Много рабочего времени занимали спорт и политико-воспитательная работа – политзанятия, командирская учеба, художественная самодеятельность. Политзанятия ежегодно начинаются с освобождения крестьян в 1861 году и далее как успеется. Важное политическое мероприятие – праздники, готовятся к ним в рабочее время. Колесов на праздничных вечерах пел любимое французское: «Листья кружат, сад облетает…»

Командирская учеба – воинские уставы, техника, опять политика и т. п. Армейский анекдот: «Какое у вас образование? Пять лет академии минус двадцать пять лет командирской учебы».

Перечислено немало разных дел, но все-таки основное время уходило на важное и приятное – дружеские разговоры обо всем, на болтовню – так называемый треп. Или, по настроению, просто на молчание, ожидание конца рабочего дня. «А что? Нормально – армия для того и создана, чтобы сидеть и всматриваться вдаль – как там противник, не посягает ли».

Тематика трепа весьма устойчивая – пьянка и бабы. Впрочем, атомные офицеры, армейские интеллигенты, отдавали дань международному и внутреннему положению.

– Ребята, – рассказывал Романов, – побывал я на авиационной базе отдыха, там летчики гуляют и пьют по черному. Беспробудно.

Конечно, летчики имели право брать от жизни много и быстро. Примерно через каждые полгода по Полтаве проходила траурная колонна с останками летчиков (кладбище на другой стороне города). По рассказам авиаторов частой причиной аварий был слишком длинный нос бомбардировщика ТУ-16. Этот нос отваливался от удара при неаккуратной посадке. Один раз приезжал сам Туполев – укреплять нос.

На базе ТУ-16 впоследствии сделали пассажирский самолет ТУ-104. Колесов бравировал своей осведомленностью: летаю, мол, на нем без всякого удовольствия.

– Я однажды чуть не взорвал всю Полтаву, – так он рассказывает истинную быль о коротком замыкании на бомбе.

В большом зале он делал свою обычную работу – проверку радиодатчика, установленного на бомбе. Нос бомбы – поворотная четверть сферы – был открыт. Толовый шар бомбы находится за носовой частью, то есть прямо перед ним. Он подвез аккумулятор и стал подключать к радиодатчику кабели. Один кабель упал на аккумулятор, его разъем попал прямо на плюсовую клемму. В этом месте возникла мощная искровая дуга. В долю секунды он ударил ногой по кабелю и прекратил разряд.

До сих пор он считает несовершенной, мягко говоря, электрическую схему контроля. Авторы – нестерпимые гении Харитон и другие – немножко недоработали. Короткое замыкание в цепи произошло через корпус бомбы, никаких предохранительных, защитных элементов в схеме нет.

Конечно, насчет всей Полтавы можно еще подумать – дело в том, что центральная часть (ядерный заряд) в бомбе не стояла, это не допускается при проверках. Но если бы взорвался только шар с полтонной тола, то и это было бы интересно. На терактах от взрывчатки в 200 грамм погибают десятки людей. Его бомба уничтожила бы полностью здание, а также и соседние здания, начиненные заряженными бомбами… Да уж, атомную базу предусмотрительно разместили в десятке километров от города.

Маршал Судец, командующий дальней авиацией страны, приехал в часть очень удачно – на следующий же день (визит-эффект). Маленький, черненький, злобный, похожий на Гиммлера, он стоял перед шеренгой офицеров на месте происшествия. Слов было мало, врезалось только:

– В войну за такие вещи ставили к стенке.

Вечером он шел один по военному городку и переживал. «Происшедшее – случайность, не виноват я. За это лишать меня жизни?…» И в то же время было ясно, что в войну маршал сделал бы именно так. Таков порядок – наказать в острастку другим, если не виновного, то хотя бы причастного. Могильный ветерок, ужас неизбежности – мелькнуло и прошло. Осталось только гордиться быстрой реакцией – ударом ноги по аккумулятору.