Вадимир Трусов - Эха – на!

Нашими с Ныряичем наставницами – напарницами во время второй технологической практики оказались две вполне достойные внимания девчонки, лет двадцати. Работа нам досталась нехитрая, окраска мелких плоских деталей методом окунания, однако наставницы, весьма оригинально и несколько двусмысленно пояснили, что и здесь имеются профессиональные хитрости, озвучив правило: «Не стряхивай, а то и залететь недолго. Брак это преступление». Двусмысленность неприкурыто выпирала в мудрой сентенции, однако нам, собственно, она была до лампочки. На второй практике, уже перейдя на пятый курс, мы могли заводчан с их предложением потрудиться в качестве работяг, с полным правом послать на все три советских, мол, «Положение…» изучили, поэтому определяйте для изучения работы ИТР в соответствующие подразделения. Но, во – первых, на заводе по- человечески попросили помочь, всего пару – тройку недель, больше для страховки, а во – вторых, нам самим в каком-то пыльном конструкторском или технологическом бюро сидеть не особенно хотелось. И мы не стали ломаться. А познакомившись с Лариской и Надюхой, и вовсе приободрились. Да и было от чего: девчонки – стройняшки, на личико – милашки, нахальные конечно, но именно такие нам и нравились об те поры. «Как много девушек хороших, но тянет что – то на плохих». До сей поры, признаться, тянет. Никакие на самом деле они были не плохие, но, что интересно, к нам отнеслись со снисхождением. На первом же перекуре Надежда с видом абсолютного превосходства заявила, что все студиозы – тепличные существа, любой заводской чувак даст им фору и в работе, и в прочей жизни, включая дела альковные, словом мы – слабаки крупноголовые. И вновь проверила нас очередными шутками – прибаутками. Выглядело это приблизительно так:

– Лорка, я тут с парнями закончу, а ты сбегай до буфета, булок или пирожков прихвати. Скоро время чай пить.

Подружка уходит, мы трудимся, перебрасываясь короткими репликами исключительно по делу, потом Надюха смотрит на часы и, расстегнув на халатике две верхних пуговицы, томно так потягиваясь, произносит не глядя на нас:

– Что – то подруга….мать, не идет, ни рефрена, ни туда, ни сюда, наверное застряла накрепко в дыре какой – нибудь. Надо бы сходить за ней, найти, да и продёрнуть прямо на месте, как следует, чтобы пирожки в дороге не стухли. Сходите, парни, кто хочет. А мы тут пока со вторым кавалером стол накроем. Да и жарко стало.

С этими словами она весьма грациозно стягивает платок с головы, ну и конечно, русые густые волосы эффектно рассыпаются по плечам. Ныряич, хитро ухмыльнувшись, уходит искать и продергивать Лору. Мы с Надеждой идем в чайную, готовить плацдарм для чаепития.

– Кстати, приятель, а ты уже дальневосточник? – Надя прикуривает две «Стюардессы» и протягивает одну из них мне, словно я об этом просил.

– Ну, нет наверное. Вот вернусь в Питер, тогда уж, – я сделал первую глубокую затяжку, удивляясь, насколько вовремя моя спутница устроила перекур.

– Фемерню ты несешь, миленький. Одно слово – студент. Запомни, дальневосточник тот, кто с нанайкой переспал. Не приходилось.? Так не теряйся. Мотанись через речку в Вознесенье. Там кралю косенькую снимешь, самогоночки купишь, рыбешки с душком. На берег выползаете и поехали… А то останешься питерцем срамным, курям на смех. А так поперечный секс и в дамки.

– Поперечный? Это как?

– Потом объясню. Короче, крест на крест, ой, да слушай… Чайник пойди налей. Знаешь где?

– Знаю. Сейчас, – я сливаю остатки холодного кипятка из чайника в графин на подоконнике и, выходя из комнаты, спрашиваю: – Слушай, красавица, а ты, часом не нанайка? По- моему так вполне… Может действительно объяснишь?

– А что, может и объясню. Там посмотрим. В смысле – вечером поглядим. Завтра —

суббота. Короче, в восемь вечера на пляже у лодочной. Сыпься за водой, щас пирожки прискачут…

Годом раньше, на проходной механического цеха одного из питерских заводов, совсем молодой еще мастер, наверняка недавний выпускник нашего же вуза, радостно возвестил нам, практикантам: «Итак, коллеги, вы прибыли на самое мерзкое, опасное и старейшее предприятие города трех революций. С чем вас и поздравляю. Но мы вам безгранично рады, ибо кадры решают все. А главное, в стенах этого в свою очередь старейшего на заводе цеха, вы раз и навсегда поймете, что слово интеллигент происходит от слова телега. И как было спето однажды: «Вся жизнь телега, я еду в ней». Я свидетельствую, что наш товарищь мастер не соврал ни в одном слове. Целый месяц мы увлеченно катали технические тележки, нагруженные заготовками, от станка к станку, ложементов для укладки не хватало, скользкие от смазочно – охлаждающей жидкости заготовки норовили то и дело рухнуть на не менее скользкий пол, словом, увлекательная штука – ручная транспортировка. Но самые несчастные из нас именно к станкам и были определены, а это все равно, что на цепь посадить. Шибко не побегаешь. Установил заготовку, снял заготовку. От забора и до обеда. От обеда и до забора. Ноги каменели через час. Невольно думалось, а как же те, кто всю жизнь у станка простоял? А вот так, ребятки. Вот так. Тетеньке тридцати еще нет, а ноги, точно у старухи, такими варикозными узлами обвязаны, любо дорого смотреть. Автора «Демона», «Пана» и «Царевны – лебеди» впору призывать – запечатлел бы лучше любого фото, как раз с его техникой такое рисовать. А ты, будущий инженер, командир производства, забудь индукцию и дедукцию, и выдавай стране готовую продукцию. Все верно. Ничего страшного, доложу я вам. Лишь бы не было войны. И это вполне серьёзно. С подобными вещами шутить не след. У нас – особенно.

За плечами у белобрысого и до черноты загорелого мальчишки лет десяти болтался на проволочных импровизированных лямках пустой корпус пенного огнетушителя без крышки. Держась за проволочные дужки исцарапанными худыми ручонками, пацан выписывал сложные кривые, то спускаясь, то вновь поднимаясь по ступенькам, ведущим к входу в заводское общежитие. При этом ребятенок что – то самозабвенно выкрикивал, но во что именно, мы не разобрали. – Малыш, ты кто? – спросил его Ныряич, когда пацаненок, умаявшись видно, вдруг прервал движение и тут же буквально рухнул на ступеньку, даже не глянув, куда конкретно приземляется. Оглядев нас, паренек радостно и приветливо провозгласил: – Я – космонавт! Мы только вздохнули, как по команде. Космический путешественник был задохлик и оборвыш. – Ладно, космонавт, ты здесь живешь? – Ныряич потрепал мальчишку по головенке, и получив утвердительный ответ, вновь спросил: – А есть-то хочешь? Есть пацан хотел. Кивал он так, будто сидя кланялся. – Тогда давай с нами, показывай сначала дорогу, где тут комендант, а потом пойдем чай пить, – Ныряич и космонавт, наотрез отказавшийся снять свой заплечный аксессуар, держась за руки, зашагали вверх по лестнице. Мы двинулись следом.