Александр Вяземка - «Конрад Томилин и титаны Земли» «Плато»

– Вообще, это даже хорошо, что тебя такие мысли преследуют, – откликнулся Штирлих. – А то слишком многих вполне удовлетворяет просто животное существование: поел, попил, поспал, побегал по лесу или городу, пометил деревья или погадил в души соседям и случайным встречным. Всё!.. А если такое животное с разумом человека начинает задумываться, зачем живет, и мучиться вопросом, есть ли от него польза, вот тут-то оно в настоящего человека и превращается. Один китайский мудрец, Нен Лу…

– Ты тут не по делу уже своей ерундицией размахиваешь! – вскинула голову Альхина. – По хозяйству бы что наладил. Так ведь не наладит, – с отчаянием пожаловалась она Конраду, – не в силáх!

– Ну прям уж не в силáх… – смущенно покосился в сторону Штирлих.

– Лежебок! – не унималась Альхина.

– Уймись, жена!

– Угораздило ж меня, дурочку, за него выскочить. Он же из городских. Выписала его на свою голову.

– Выписала? – удивился Конрад.

– Ну да, по каталогу. Молодая была, глупая. По каталогам жизнь строила. А оказалось, в хозяйстве от него толку не больше, чем от вилки.

– Да, я не умею косить траву, – отбивался, как мог, Штирлих. – Зато у меня самые чистые пятки в деревне. И руки, кстати, тоже.

«Теперь, Штирлих, в этом деле у тебя появился достойный соперник», – подумалось Конраду.

– И вообще, – подвел итог Штирлих, – я согласился на переезд сюда только ради своей научной работы. Только потому, что здесь мне изучается легче.

Конрад посмотрел на Штирлиха с новой долей уважения:

– А что изучаешь?

– Тишину.

– Интеллигент трухлявый, – вырвалось у Альхины. – Ни воды принéсть, ни дров привéзть. Стул вона сломанный стоит, а починить некому! Как мужика в доме нет…

– Зато полно тех, кто любит мебель ломать, – парировал Штирлих. – Твой брат стул сломал. Чего ж и не починит, раз на все руки мастер?

Конрада не покидало ощущение, что все эти претензии высказываются отнюдь не в сердцах, что Штирлих и его супруга друг в друге души не чают и все это – лишь своеобразная любовная игра.

– Давайте я попробую стул починить. Только объясните, как? – неожиданно для самого себя сказал он. – Я ведь тоже ничего не делаю.

– Вы – другое дело, – запротестовала Альхина. – Вы – гость.

– Я думал, я пленник.

– Пленники здесь мы сами.

– Как?! Это какой-то чудовищный эксперимент, да?

Альхина рассмеялась:

– Обычный эксперимент. Из тех, что жизнь ставит над всеми людьми. И, кстати, – она высвободилась из объятий Штирлиха, – мне тоже лень дела делать. Но побеждать лень – это маленький подвиг. А подвиги, пусть и маленькие, – это то, за что самого себя уже можно уважать.

Тут Альхина вцепилась в прядь волос, закрывшую ей лицо, и принялась внимательно рассматривать ее.

– Мой первый седой волос… – объявила она с какой-то веселой грустью, но любоваться волосом не стала, а сердито выдернула сорняк. – Скажи, а я красивая?

– Все женщины красивы, – пожал плечами Штирлих, – и ты не исключение.

Альхина тоже пожала плечами – вероятнее всего, от отчаяния – и вновь взялась за стряпню. Под ее ловкими, сильными руками ком теста быстро превращался в тонкий лист, который оставалось только нарезать кружками. Сюить! Сюить! Сюить! – повизгивал стакан, вгрызаясь в доски стола. Сочь! Сочь! Сочь! – плюхался фарш в центр кружков. Конрад и Штирлих зачарованно наблюдали за рождением своего будущего обеда.

Подобное внимание польстило Альхине. Ее движения замедлились, стали плавными, спокойными, умиротворяющими. Фарш закончился. Альхина придвинула табурет и, водрузившись на него, вдела нить в короткую толстую иглу. Вареники и пельмени у Альхины обычно разваривались – она полагала, что ее как хозяйку сглазили, – поэтому ей приходилось сшивать их нитками.

– «Сглазили» – это ненаучно, – возразил как-то Штирлих.

– Так скажи научно, – предложила Альхина.

Представить научное объяснение Штирлих так и не смог, поэтому от прямых наскоков на суеверия супруги ему пришлось отказаться.

Помня о словах мужа, Альхина с подчеркнуто независимым и невозмутимым выражением лица воткнула иглу в первый пельмень. Однако руки выдали владевшую ею напряженность. Альхина кольнула иглой палец, ойкнула и скинула локтем со стола скалку. Та, тотчас воспользовавшись такой удачей, соскочила на пол и с глухим стуком покатилась прятаться под стол.

– Свят, свят, свят!.. – Альхина молнией бросилась поднимать скалку; взгляд ее потемнел, черты красивого лица сжались в маску испуга. – Кто-то придет. Не гость, так враг. Не придет, так приедет. Не сегодня, так завтра. Не кто-то, так что-то.

Конрад со Штирлихом заговорщически переглянулись, в уголках их губ скользнули незаметные улыбки. Конрад даже позволил себе хохотнуть: ему вдруг вспомнилось, как приспешник науки Штирлих сам потерял рассудок в присутствии самовольно передвигавшегося велосипеда.

Пока Конрад обдумывал проблему суеверий и неразумности в науке, Альхина покончила со штопкой пельменей и уже кричала снаружи в окно:

– Штирля, выдь подержи лестницу: мне на потолок надо!

– А можно я лестницу отсюда взглядом подержу? – лениво отозвался благоверный неутомимой девы. – На улице такая жара невозможная…

Альхина выжгла в нем дыру испепеляющим взглядом и, не произнеся больше ни слова, полезла по приставной лестнице вверх.

– На потолок-то ей зачем? Она ж не муха… – поинтересовался Конрад, едва поспевающий вприпрыжку за длинноногим Штирлихом.

– Они потолком чердак называют. А вход на чердак у них снаружи дома, а не внутри. Я до сих пор с их диалектом не разобрался. Поначалу так вообще голова кругом шла.

Несмотря на жгучее солнце, погода была приятной. Осы и мухи радостно лезли в лицо. В воздухе витали ароматы разомлевших яблок, сена и навоза. Кот Мурзих, сраженный тепловым ударом, дрых у поленницы. Изо рта у него выглядывал хвост так и не проглоченной мыши. В вольере барахтались принимавшие пылевые ванны куры.

– А где петух? – спросил Конрад.

– Петруччо-то? Он же тебе спать не давал. Вот вчера в щи его и определили. Помнишь щи?

– Вот так прямо сразу – в щи?!

– Конечно. Ты ведь гость.

– Слушай, Штирлих, а Рексиха… того… э… тоже в щи нельзя?

Тот с некоторой тоской воззрился на натужно дышащего в тени будки пса размером со средний велосипед.

– Нельзя, – не без сожаления ответил Штирлих, тоже испытывавший, как уже подметил Конрад, определенные проблемы в отношениях с Рексихом. – Подарок тестя.

Конрад и Штирлих привалились к жердинам высокой приставной лестницы, доживавшей последние дни: почерневшее, трухлеватое дерево могло подкоситься в любой момент. Конрад был вынужден признаться себе, что забраться по такой лестнице у него не хватило бы духу. А вот Штирлих отличался не в пример большей храбростью и пускать вверх по лестнице супружницу ничуть не боялся.