Владимир Коркин (Миронюк) - Взломанная вертикаль

– Значит, лисы и волки будут тут как тут.

– Верно. Знаешь, какие тут водятся волчары полярные? Гиганты. Если будешь гостем фактории в Лаборзовой, загляни в склад, увидишь шкуры. И мишки косолапые летом здесь у рек шалят. Эти хитрые черти обожают хариусы. Рыба знатная. – Маньчук цокнул языком, перевел дыхание. – Слухай дале, хлопец. Оленям надо прорваться из лощины вон через тот проход, что у горухи напротив нас, куда вчера Романыч взбирался. Дальше, километрах в семи, есть чудо-озеро, вокруг мягчайший мшаник, пастбище на диво. Хорошо бы там и самому всласть поваляться – побарахтаться с какой-нибудь кралей на той перине моховой, – со смехом заключил Борис.

– Маньчук, не орёл над нами?

– Да, это орёл беркут. Однако крупный экземпляр. Размах крыльев наверняка под два метра. Красавец. Темно-коричневый, а шея ржаво-жёлтая.

– Неужто цвет шеи разглядел? Зачем тебе вообще бинокль!

– Чудак, просто знаю. И в неволе видел. Ишь ты, парит. Добычу выследил – хилого больного олешку или сосунка-несмышлёныша.

Их мирную беседу прервал рокот мотора. Клубы дыма обволокли вездеход и он, подминая хрупкий мох, высекая полотнищами гусениц искры на камнях, набирал скорость, держа курс на оленье стадо.

– Бежим, хлопчик, та живенько! Живо! – рявкнул Маньчук, сбрасывая телогрейку. – Не зевай, у Раиса ружьё. Натворит, чертяка, дел!

Лишь глубокие трещины, перерезавшие в нескольких направлениях небольшой каньон и местность выше, не позволяли Мингатулину вести машину прямо к цели. Проклиная горячий характер Раиса, Виссарион и Борис мысленно отдали должное профессионализму водителя. Он в хаосе валунов, умело лавируя, выбирал единственно верный маршрут, позволявший беречь вездеход и уверенно приближаться к всполошившемуся коричневому пятну оленей. Геолог и молодой журналист уже прикинули, в какой точке должен пересечься их бросок и виртуозное кружение машины вокруг каменных глыб. В груди мужчин клокотал горячий воздух, готовый разорвать лёгкие. Решительный рывок приятелей наперерез юркому вездеходу. В десяти метрах от них машина незадачливого Раиса резко тормознула.

– Да я что, кунаки, в лепёшку меня расшиби, разве не охотник? Надоела тушёнка. Олешки-то бесхозные, дикие. Так чего мы? – недоумевал Мингатулин, побрякивая кастаньетами, приобретенными по случаю в отпуске на Черноморье. За эти побрякушки ребята в партии в шутку порой его величали: «Не гранд, не опера, зато нашего, холера, колера». Так Раиса представляли чаще всего в дружеских компаниях. И потому Маньчук под соответствующее настроение грозно брякнул:

– Скажи спасибо, что ты не гранд и не опера, а нашего, холера, колера. Ещё раз подобное коленце отломишь, и вылетишь из партии в два счёта! Не шуткуй, хлопче, бо будет бо-бо!

– Да пошли вы все! – взыграл горлом гордец и пулей вылетел из машины.

Вернулся он под утро, весь исцарапанный. Словоохотливый Романыч поведал, что Раиска поцапался в подлеске с рысью, если бы не охотничий нож и кастаньеты, то его им больше не видать. То ли пошутил эдак Романыч, то ли хотел разжалобить ребят и начальника Маньчука, чтобы они не держали на парня зло, но никто у Раиса не допытывался, что и как приключилось с ним ночью. А вечером к горе Чёрной вышел вездеход соседней геолого-поисковой партии, а после нагрянули машины с базы экспедиции с запасными частями к двигателю. Случай с Раисом как-то сам собой в суете ремонтных дел забылся. Или, быть может, ребята просто не хотели помнить необдуманный выверт своему порой взбалмошному, но честному трудяге, товарищу-собрату их нелёгкой судьбы. Тягач подлатали, а там и Саудей, проходчики горных выработок. Всё это, пока Маньчук разливал по чашкам аппетитный чай, как бы фрагментами из прошлого поднялось из уголков памяти Стражина.

От карты к карте водил Борис давнего знакомого, поясняя, какие головоломки решают геологи на различных площадях поиска полезных ископаемых.

– Да, Виссар, тебе место в гостинице забито. Иди, отдохни перед дорогой. Вечером шуруй в гараж. Я дам распоряжение Разинцеву, поедешь в его партию. Счастливой дороги, приятель!

Ноябрь. Холоден и мрачен на Севере этот осенний месяц. Бьёт снежная крупа, вьюжит. По одним известным им приметам водители трёх вездеходов держат курс на базу Северо-Хорейской поисково-съемочной партии. Работы там практически свернулись. Предстояло, оставив охранника и рабочего, захватить на базу экспедиции последних геологов, кое-какой инструмент, геофизическое оборудование и, немедля в дорогу, пока не перемело горную трассу. Вездеходчики спешили, в партии кончались продукты, «села» рация. Там две недели люди оторваны цепью гор от всего мира. Посланные раньше тягачи не смогли пробиться к месту. Дорогу преградил внезапно разыгравшийся буран, отголоски которого докатились и до поселка Хорей. Теперь на выручку двум застрявшим машинам, и ожидающим помощи работникам партии, экспедиция выслала сразу три вездехода. На свою ведущую машину Андрей Разинцев, по просьбе Маньчука, взял Стражина. Виссарион примостился в крытом кузове возле каких-то ящиков, положил голову на кофр, в котором кроме полотенца, запасной рубашки, шаровар, мыла, были блокноты с шариковыми ручками и карандашом, старый фотоаппарат ФЭД. Рядом клевали носом несколько рабочих. В темноте он их не разглядел. Зажмурив глаза, Виссарион отчего-то вернулся в прошлое, к той горе Чёрной, где в прошлый приезд в экспедицию ему довелось с парнями куковать у перевала. Его внезапно охватило такое же, как тогда, в первую ночёвку в вездеходе, чувство непреодолимого одиночества. Словно очутился в каком-то замкнутом круге, из которого нет выхода. Сейчас сердце билось неровно, как-то рвано стучали молоточки в висках. Он уже начал подумывать о том, что непростительно для его накопленного жизненного опыта ребяческое стремление непременно подняться на гору Хорей, именно в ту партию, где теперь ждет оказии Лена. Ему было невыносимо сознавать, что рядом с водителем, облокотившись на железную рубашку двигателя, покрытую старой чёртовой тканью, сидит в меховом комбинезоне тот, кто приходится Лене мужем. До него рукой подать, от этого ему было больнее. Лена. Сколько же лет он носит в себе её образ. Как глубоко она запала в его душу. Его охватило чувство страстной необходимости повидаться с ней, непременно, а там будь, что будет. Он сейчас подспудно жил ожиданием предстоящей встречи, зная наперёд, как разбередит своё сердце, и быть может, её тоже. Стражин предугадывал – это будет последнее свидание с неоперившейся молодостью, с некогда так желанной Леной, и с той чудо птицей на горе Райской, и с кошмарной адской зимней ночью, когда его, полузамерзшего, полуживого притащил в домик метеостанции отец Лены.