Порфирий Лавров - SOLNЦЕЛЮБ. Шесть повестей для кино

…надо же что-то делать! что-то придумать – чтобы не жалеть потом о несовершенных поступках («ах, если бы… да кабы!») и не кусать локти себе и окружающим (когда все кругом виноватыми окажутся).

И Женька придумала…

Женька собирала чемодан, когда в ее комнату робко вошла Лейла. Синяк под левым глазом делал ее лицо особенно несчастным, но Женька не выказала никакого сочувствия по этому поводу, сказала в сердцах:

– Даже чемодан собрать не могу!

Одни вещи вываливались, другие, не нужные, сами лезли в руки.

– Все-таки уезжаешь? – спросила Лейла, но Женька ничего не ответила: все уже было переговорено по этому поводу, чего опять языком молоть?

– И правильно! – сказала Лейла; помолчала, посмотрела на Женькины сборы и вдруг – жалобно:

– Оставь мне Кузьку, Жень!

Женька только головой мотнула: обойдешься, мол! А Лейла свое:

– Зачем он тебе? Он ведь местный. И в дороге, Жень…

Женька закрыла, наконец, свой чемодан, подхватила котенка, в другую руку взяла сумку, попыталась взять чемодан и еще одну сумку, но не вышло. Попробовала по-другому – и снова неудачно. Она поставила вещи и села на кровать. Лейла опустилась на стул, подле.

Прошла тихая минута, и Женька не заметила как, но котенок был уже на коленях у Лейлы.

– Да ты что в самом-то деле… – возмутилась было Женька, но споткнулась об лейлин испуганный взгляд, об этот ее синяк – и замолчала.

– Все меня бросили, – сказала Лейла, и Женька не выдержала:

– Бери!

Тот час же засигналила под окном машина.

Женька подхватилась, поцеловала котенка и пошла из комнаты.

За порогом вспомнила про вещи – вернулась, схватила злые чемоданы.

Про ключи вспомнила – снова вернулась, бросила на стол связку…

Юра Хмельницкий уложил вещи в машину и сел рядом с водителем. Женька не торопилась, ждала Лейлу, – и та появилась, на всякий случай, без котенка. Женька отметила это и усмехнулась, принялась нарочито строго наставлять:

– Кормить не забывай, знаю тебя! Разговаривай с ним. Не вздумай ударить!

Лейла только рукой махнула и кинулась к Женьке на шею, а Женька – сдержанно:

– Ладно, подружка. Как устроюсь, напишу.

– Желаю вам счастья! – прошептала Лейла, но Женька – опять без эмоций:

– Какое счастье? Глупости! Человек помогает. У них самолет свой.

Лейла смутилась:

– Да я ничего такого… Счастья только пожелала.

Они расцеловались, и Женька села в машину.

– В аэропорт? – спросил водитель.

– Нет, сперва на кладбище, – ответила Женька, и машина тронулась…

Лукавая эта Женька! «Сперва на кладбище…» А потом куда? В том-то и дело, что потом – обратно! Сымитировать решила – вот что! – как этот «ядерный» взрыв на Площадке! Разлететься вдребезги, но не убийственно, без облучения, волну только поднять, взвиться, засосать полстепи – и грохнуться обратно, уже навсегда. К тому же, не совсем это была имитация: хотела Женька проверить огонь свой душевный, силу его.

А не-то все сейчас поснимаемся со своих мест – да в Москву, в Москву! – рожи менять: нос, глаз, ухо – кому что, красивыми заделаемся, как этикетки на конфетках! Так что ли?

Вот она как заглянула в свою нутрь, эта лукавая Женька, набралась опыта за эти-то денечки.

Всю дорогу до кладбища Женька обзывала себя «сволочью» – ведь из-за нее Лейла осталась плакать навзрыд: «Сволочь ты, Женька! Только о себе думаешь, о своем покое!» – и всю дорогу успокаивала: «Так надо, мои дорогие, потерпите. Всего один день. Больше не будет».

Психология!

Вообще-то авторы в ней не очень, в психологии этой, стараются лишь фактам следовать. Хотя… Эти самые факты не всегда выражают истину – более того: почти никогда не выражают, а, наоборот, с завидным упорством затемняют. Не зря же говорят: «Факты – упрямая вещь».

Оказалось, что душа окрепла настолько, что сбросила с себя ненужную больше броню. Огонь в груди превратился в свет неугасимый и не боялся уже ни дождя, ни холода, ни дурных вестей.

Он простил – и дал волю вернуться и силы остаться и жить дальше…

Юра Хмельницкий, хоть и хороший человек, но не стал сильно возражать Женькиному порыву. Он понял, как пишут в газетах, всю авантюрность собственного замысла и уже немного жалел, что поторопился с обещаниями – но отступать, разумеется, не собирался. А так, раз Женька сама захотела, то и он, Юра, не против.

Одним словом, самолет улетел без Женьки, как и предполагалось, зря только авторы тратились на переживания – лучше бы сразу сказали: «Она осталась на Берегу, со всеми своими близкими и далекими – с Лейлой-буфетчицей, со старой курвой Липовной, с ласковыми пьяницами и котенком Кузей. Или еще короче, моим любимым пятистопным ямбом: Хотела ехать – ехать не смогла!»

Небо снова заволакивали тучи. Но если полететь невысоко – так, чтобы не закрывать от себя грешной земли обратной стороной всеобщего ненастья, пушисто невинной и блистательно целомудренной (чувствуете, каков слог? – это он, Лавров, изгаляется!) – тогда только и можно увидеть рукотворный фурункул кратера с синим глазом мертвого водоема и брошенные вокруг на степной произвол неархеологические развалины. А там, дальше – еще один такой же нарыв. И еще много других и разных – смотря в какую сторону и как полететь. И нет такого места на Земле, куда бы можно было от них запрятаться – разве что, за облаками.

Короче, рассказчики – или повествователи (да назови хоть горшком – только в печку не суй!) – решили на этом ставить точку, но сказать «конец» не могут, потому что, как видите, жизнь продолжается, и продолжение, будем надеяться, следует.

Хотя…

Ладно, все!

P.S.: Имена авторов вымышленные и за случайное сходство ответственности не несут.

АННОТАЦИЯ

В 1991-м году Порфирий Лавров находит папку с рукописью, редактирует текст и представляет его для публикации как роман неизвестного автора. Каждая глава произведения складывается из событий, происходящих в режиме «он-лайн», которые неизвестный автор озаглавил «ВОЛЬД (tragoedia)», вслед за которыми следуют воспоминания и переживания самого героя и истории некоторых его друзей-одноклассников. Кое-где в текст вкраплены лирические отступления, которые тот же автор называет «необыкновеллы» и «хармсиады». Некоторые главы завершают цитаты из поэтов Волошина и Заболоцкого. Свой роман автор обозначил как «прощальные необыкновеллы»…

Герой видит страшный сон, который поначалу кажется ему реальной действительностью, но кошмар в своей невероятности заходит так далеко, что герой начинает понимать, что он спит и видит страшный сон, и самым страшным в этом сне оказываются не события кошмара, а то обстоятельство, что герою никак не удается проснуться. Проходят дни, недели, месяцы – а он продолжает жить в своем сновидении и не может вырваться из «лап Морфея». Когда его отчаяние достигает предела – он просыпается в тюремной камере. Через несколько месяцев заканчивается срок его заключения. Когда герой выходит на свободу, события кошмара начинают с буквальной точностью повторяться в реальности. Скоро уже сама реальность начинает напоминать кошмар…