Элеонора Кременская - Пьяная Россия. Том четвёртый

– Ишь ты, святые! – недобро хмыкнул Пафнутий, продолжая осыпать невидимую стену каплями воды из бочонка.

– И святой, – хохотнул отшельник, – через столетие, ваши же братья, монахи, запишут меня в святцы, как блаженного, станут поминать в каждой церковной службе.

– Брешешь! – попятился Пафнутий, не сводя потрясенного взора с колдуна, но отчего-то внутренне понимая всю справедливость слов Евсея.

– Помилуйте, – смеялся отшельник, – скольких недостойных людей вы уже причислили к лику святых? Руки по локоть в крови, убийцы многих и многих живых человеков, а вы преклоняетесь перед короной и торжественно объявляете народу, дескать, тот или иной царь, царица теперь свят-пересвят, ан нет, душегубец в аду сидит!

– Замолчи! – осипшим с испугу голосом, потребовал Пафнутий и, повернувшись, пошел прочь.

За ним последовали его ученики, инок Арсений и послушник Алексий.

Отшельник с грустью глядел им вслед. Вспорхнувшим на его плечи воробьям, он сказал:

– Глупые какие, сколько им придется еще умереть и родиться, сколько придется жизней прожить в этом тяжком мире, прежде чем они поумнеют и поймут истину.

Воробьи согласно молчали, наблюдая безо всякого выражения за удаляющейся троицей святых отцов, но ожили, когда Евсей вернулся в избушку, где его дожидались очередные просители: парализованный старик и жена старика, добрая старушка.

– Так уж ты постарайся, Евсей Николаич, – выкладывая на стол тщательно завернутые в чистое полотно дары, попросила старушка.

Евсей не удержался, понюхал шаньги и пироги с капустой. С удовольствием взглянул на кувшин свежего козьего молока, круглую головку сыра, попробовал творога.

– Балуешь меня? – весело глянул он на старушку.

– Ах, Евсеюшка, все бы отдала, лишь бы старик мой встал на ноги, – заплакала старушка, роняя светлые слёзы на темные, искорёженные тяжкой крестьянской работой, руки.

– Плохо без хозяина, понимаю, – кивнул Евсей и без лишних слов велел воробьям, так и сидевшим у него на плечах, – а ну-ка, снесите ведьме-упырке ее наговор, пущай теперь сама мучается!

И воробьи, исполняя приказание, тотчас налетели на парализованного, недвижимого старика, распластавшегося по широкой лавке.

Старик с ужасом глядел на хлопотливую стаю, живым ковром покрывшую его тело.

Колдун раскрыл настежь двери избушки.

– Летите! – приказал он своим помощникам и, проводив воробьев взглядом, повернулся к старику, до сих пор неподвижно лежавшему на скамейке. – Вставай!

Старушка охнула, когда ее старик сел, свесил ноги и с трудом поднялся, покачиваясь от усилия.

– Святой, истинно святой, – грохнулась на колени старушка, стараясь облобызать руку отшельника.

– Глупости, – отвел руку Евсей, – иди-ка лучше, сыновьям крикни, чтобы отцу помогли до повозки добрести, слаб он еще!

Шло время, слава про Евсея-отшельника росла и множилась. Обрастая новыми и новыми подробностями, летела по земле сибирской, не давала покою экзорцистам-православникам.

Будучи на смертном одре, иеромонах Пафнутий продиктовал слабым голосом послушнику Алексию, что Евсей – не свят вовсе, что колдун с дьявольской мощью. Записи эти строго сохранялись в архиепископской библиотеке, но после революции растащенные на цигарки фомами неверующими, исчезли, обратившись в пепел, а через несколько десятилетий, когда рухнула власть атеизма и церковники вновь принялись возводить свои храмы, сбылось предсказание колдуна, записали его в святцы и лишь немногие старожилы покачивали в сомнении головами слушая, как на церковных службах монахи поминают блаженного старца Евсея, говорили, мол, колдун это был и всё тут…

В конторе, именуемой в простонародии офисом, за компьютером сидели некоторые люди и от нечего делать играли в компьютерные игры, между делом, разговаривая о пустом, а точнее, о правительственных реформах.

– Не надо народу втюхивать здоровый образ жизни, – рассуждал коротко подстриженный, но лопоухий, молодой человек, в модном костюме, – а надо рекламные плакаты по всему городу развесить с устрашающего вида дьяволом и написать кровавыми буквами: «Куришь сатанинское зелье? – Прямая дорога в ад!»

– Что, курево? – закуривая тонкую дамскую сигаретку с ментолом, произнесла девица с розовыми волосами. – Как мы нормы ГТО сдавать будем?

– Как все, по отписке! – пожал плечами лопоухий. – Мне батя про эти самые нормы рассказывал. В совдепии не больно и надрывались.

– Ну да, – оживилась девица с ярко-синими волосами, – вначале, помните, диспансеризацией пугали? Психиатрами, наркологами грозились? А на деле вышло, что?

– Что? – хором подхватили присутствующие.

– Ничего! – отрезала девица. – Даже скучно, приходишь к психиатру, а он тебе, встаньте прямо, руки в стороны, глаза закройте, дотроньтесь до кончика носа. А нарколог!

Девица скорчила презрительную гримасу:

– Спрашивает, какие таблетки принимаю?

– Колеса! – расхохотался лопоухий.

Девица кивнула и, достав из сумки косметичку, принялась накрашивать ресницы синей тушью.

– Я вот одного не понимаю, – выглянул из-за монитора другой молодой человек, тоже коротко подстриженный, тоже в модном костюме, но курносый, – если нормы ГТО вернули, пускай возвращают и государство!

– Привет! – рассмеялась розоволосая девица. – Наше государство называется Россия.

– Не государство, а страна, – строго поправил ее курносый.

– Ну да, – задумчиво начал говорить лопоухий, – медицина чтобы, образование, бесплатное жилье.

– Ты бы не хотел? – пытливо заглянул в глаза лопоухому, курносый.

– Хотел бы, – кивнул лопоухий, – но без маршевых песен, без комсомола, без фанатизма.

– Сейчас комсомольцев заменили волонтерами, – напомнила ярко-синяя девица и положила синюю косметичку в синюю сумку.

– Долго вы еще лясы будете точить? – заглянул в двери рыжий веснушчатый парень. – Там в торговом центре скидки на хиты сезона девяносто процентов!

– Ой, мамочки, – завертелась розоволосая.

– Это же почти коммунизм! – восторженно прокричал лопоухий.

И четверка молодых людей, похватав свои сумки с кошельками, ринулась совершать шопинг.

В дальнем углу офиса, уронив голову на стол, спал убеленный сединами, уже не молодой, человек. Сквозь сон, едва закрылась дверь за шумными коллегами, он всхрапнул и пробормотал:

– Коммунизм – не коммунизм, а зарплата капает!..

Под Новый год, соблюдая советские традиции переездов на новое жилье, Игорь Владимирович Переверзев торжественно переступил порог двухкомнатной квартиры.

За ним семенила его побитая гражданская жена. Бил не Переверзев, нет, боже упаси!