Наталья Семёнова - О серьёзном и курьёзном. повести и рассказы

Петя не стал исключением. Его супружеские чувства не выдержали троекратного испытания… Но – по порядку.

Зинаида явилась в гости с сумкой деликатесов. Кроме нее и одинокой соседки бабы Клаши за новогодним столом собрались свои: я с Галкой, наши мужья и близкая родня. Праздник удался на славу. Все были сыты – пьяны и довольны. Никаких недоразумений и шушуканий по углам. Даже баба Клаша с её собачьим чутьем на любовные измены ничего не заметила. Первого января, когда честной народ отсыпался после бурной ночи, Зинаида уехала. Ближе к вечеру молодежь опять собралась за праздничным столом, теперь в моем доме.

– Чем вы так насолили дорогой гостье, – спрашиваю я Галку, – что она с похмельной башкой ни свет ни заря сбежала в город? Что молодой девахе в праздник делать в пустой квартире?

– Так уж и в пустой? – рассмеялась Галка. – Может, ее там корова дожидается, вторые сутки не доенная!

Погуляли мы от души. Петя, сначала тихий и вялый, после рюмки-другой принялся тискать и целовать Галку, словно век ее не видел. Что это было? Своеобразное прощание с любящей женой? Или Петя еще колебался, сомневался? Вот и ластился к Галке, лип, как банный лист, словно просил: скорее догадайся, что со мной происходит, помоги, удержи! А она смеялась счастливо, пеняла шутливо: люди, мол, кругом, побереги свой пыл для ночи. И вдруг он сказал протяжно и с болью, как простонал:

– Эх, Галя-Галинка, жалко мне тебя: славная ты баба!

– С чего ты вздумал жалеть меня? – подавившись смехом, насторожилась подружка. – Мне очень даже хорошо. Вот к чему ты это ляпнул, а? Или лишнее перебрал?

Тут во всю мощь взревел магнитофон. Галку подхватил танцевать мой кузен-баянист Ленька. Стремительно закружив по комнате, они врезались в стол и едва не улеглись на тарелки. Падая, зазвенели бокалы и рюмки. Расхохотавшись, подружка забыла о неприятном инциденте…

А наутро Петя с понурым видом объявил ей, что уходит жить к пресловутой сиротке, а также изложил историю своего рокового увлечения, о чём я упоминала выше. Галка потрясенно выслушала его убийственную исповедь и продолжала дальше молчать, словно язык отнялся. Петя ушел, не дождавшись от нее ни слова, ни горестного стона. Зато его теща охрипла от громких проклятий в адрес «хитрозадого зятька», «подколодной змеи-разлучницы» и в свой собственный – за преступную доверчивость. Страшный удар судьбы Галка перенесла достойно: не жаловалась, никого не кляла и не винила. Написав вышеупомянутые мемуары, она продолжала любить Петю и хранить ему верность.

Есть женщины, для которых супружеская верность – нечто вроде халата или шлепанцев, которыми пользуются только дома. А за порогом эти дамы не чураются «левых» плотских утех, отчего якобы крепчает их любовь к мужьям.

– Интрижка на стороне, – сказала мне одна авантюристка от любви, – придаёт остроту супружеским отношениям, как специи постному супу.

На этом фоне красивая и одинокая моя подружка, отгородившись от кавалеров бронёй целомудрия, выглядела белой вороной.

– Дурища ты набитая! – однажды грубо сказала я ей. – Опомнись! Глазом не успеешь моргнуть, как молодость пройдет. А у тебя ни мужа, ни детей, ни даже любовника. Останешься одна, кругом одна.

Чтобы взволновать кровь, распалить воображение подружки, и тем самым подтолкнуть к поиску спутника жизни, я красочно описывала ей свои постельные сцены с мужем. Послушать меня, так мы еженощно сгорали в вулкане страстей, хотя это происходило не так часто, и полыхала, как Везувий, только я. Вася, подобно костерку из сыроватых поленьев, разгорался постепенно и, на мгновение ярко вспыхнув, угасал окончательно. Со временем мы достигли гармонии в интимных отношениях, а пока что свой рассказ я дополнила информацией из книги немецкого сексолога (эту потрёпанную книжечку я купила в магазине букинистики).

Подружка слушала меня с огромным интересом, разрумянившись, сверкая глазами, иногда роняя восторженные фразы: «Обалдеть!», «Восхитительно!», «С ума сойти!». Но только я умолкаю, как она говорит с пафосом:

– И я с Петей могла бы познать такое наслаждение. Бог даст, он ко мне вернется. А не вернется… Что ж, буду нести крест пожизненного одиночества. Безропотно и беспечально. Я уже счастлива тем, что люблю его.

Шли годы. Мои родители переехали жить в город, к бабушке. Коленька, старший из моих (уже троих) детей оканчивал школу, а Галка всё оставалась одинокой и целомудренной.

– Как все-таки непостоянна любовь мужчины, – однажды сказала она. – Её и любовью не назовешь. Сколько их, соколиков, кружило вокруг меня за эти годы, а как поймут, что я крепкий орешек, так сразу в сторону. Разбежались мои женишки, обзавелись семьями, – в ее голосе, кроме иронии, мне почудилась досада. – Ну, да мне все равно. Если я решила быть однолюбкой, останусь такой до смерти.

Последняя фраза меня удивила: однолюбами бывают в силу особого эмоционального и душевного состояния, но никак не из принципа.

Это были 90-е годы… Наш колхоз-миллионер разваливался, как семья, хозяин которой – прежде толковый и рачительный – запил-загулял, пуская на ветер всё, десятилетиями в поте лица нажитое. Появлялись и рушились фермерские хозяйства, растаскивались или ржавели трактора, сеялки, бороны, инвентарь, коммуникации. Молодежь покидала родные места. Прекрасная кирпичная школа, построенная перед самым развалом Страны, пустовала на добрую половину. В домах были перебои с водой, светом. Зарплаты, пенсии разом обесценились. Описывать разруху, обнищание и растерянность моих земляков можно бесконечно. Как многие из них, я осталась без работы. Васе повезло. Во главе небольшой бригады он подрядился строить птицеферму частной компании, урвавшей за бесценок изрядный кус колхозной земли. В это время мы продали наш дом. К вырученным грошам добавили солидную сумму, подаренную родителями (дай Бог им здоровья!), и купили в городе двухкомнатную квартиру. В один день мебель, домашний скарб, я, дети и старая собака Кнопа переехали на новое местожительство. Вася, переночевав с нами, вернулся в село достраивать птичник. Проживал он и столовался у моей подружки.

Прописав семью, оформив в школу младших детей (Коля теперь учился в техникуме), я устроилась на работу, а вечерами занималась ремонтом квартиры. Дел – невпроворот, в родное село некогда съездить. Сотовой связи еще не было, и поговорить с мужем я могла только с телеграфа. Я звала его домой, поторапливала, а он каждый раз отвечал приблизительно так:

– Чтобы достроить объект, мне нужно от силы недельку. Но сердцем я уже дома с тобой и детьми, Машенька. Считай, что я на полпути к вам.

Находиться на полпути к цели характерно для Васи. Он и работал вполсилы, и зарплату получал по трудам. Чтобы дома ни сломалось: тумбочка, пылесос, телевизор – собственноручно разберет на детали, а ремонтирует эту вещь кто-нибудь другой. В силу своей несобранности и лености муженек комплиментами меня не баловал, а по части нежного флирта и фривольных шуточек был и вовсе медведь. Мысленно он, может, и зажимает меня в укромном уголке и шепчет что-нибудь игривое, или восхищается моим новым платьем, но пока от замысла перейдет к делу, наступает неподходящая ситуация или мое кокетливое настроение улетучивается. Чёрти что (думаю или говорю я), бирюк ты, бревно бесчувственное, а не мужик! Я еще молодая, полная задора и огня женщина. Так замечай это не только по ночам. Мне, мол, нужно постоянное проявление твоей любви в словах и делах. Мою пылкую укоризненную речь Вася понимал буквально и деловито уточнял, что нужно сделать для моего спокойствия. Вот такой «топорный», без всякого намека на лирику, характер. А характер взрослого человека переделывать, гнуть под себя бесполезно. Только нервы потреплешь. Поэтому лобовые атаки я заменила тактикой выжидания, убеждения и поощрения мужа еще не заслуженными похвалами. И ведь многого добивалась!