Ирина Жадан - Влюблённое зеркало. рассказы

Нам очень хотелось быть вместе, но до твоего совершеннолетия это было невозможно без согласия регента. А кто знал, дожил бы ты до двадцати одного года?.. Это и было решающей причиной, по которой я согласилась бежать с тобой на берег моря и дальше – на твой маленький корабль.

Перед отплытием, на земле, мы с тобой ушли на скалы и там, перед лицом звезд сказали друг другу то, что дважды не говорят. Что бы ни было дальше, эти слова для меня святы.

Корабль плыл вдоль диких берегов. И сама я была дикаркой, хотя и любила тебя. Много же времени прошло с тех пор; сколько раз надо было потерять тебя, чтобы теперь, здесь, быть с тобой такой, какой надо было стать тогда… Только теперь я это понимаю. Только теперь я не боюсь сказать, что люблю тебя, что хочу быть с тобой. Я поняла, что любить – значит не владеть, а принадлежать.

…Нашли нас не так уж скоро, но с большим шумом. Нашла нас Айна, твоя кормилица. Она любила тебя до безумия и не простила мне твоего исчезновения. Явились все: регент со свитой и половина двора. С тобой обошлись ласково: наследник! Со мной – преувеличенно-почтительно. Взглянув в глаза Hugo, я поняла, что мы в опасности, но ты моим словам не придал ровно никакого значения.

В замок нас провожал почетный кортеж, больше похожий на конвой. Потом наступило затишье. Ты открыто сопровождал меня повсюду, ничуть не скрывая свои чувства. Hugo тебя вроде бы даже поощрял, но я слышала, как звенит сталь в его взгляде. Ты ничего не хотел слышать об опасности. Тогда уже мне стало холодно и я с тоской вспоминала Звезду, где я была свободной… Но я любила тебя, и свершалось чудо, которое дарует победу – слабому, удачу – глупому и любовь – тому, кто ее не ценит… Но счастлив любящий. Он спасет и спасется.

Потом все произошло очень быстро. Под предлогом развлечения для наследника, нашедшегося таким чудесным образом, устроили великолепную охоту. «К сожалению, Джиневра не сможет сопровождать тебя, она проводит нас, стоя у окна!» Да, дорогой, ты проезжал под окном, нежно улыбаясь своей Джей, а я стояла у решетчатого окна, и щиколотки мои были уже скованы цепью, а спину под левой лопаткой до крови царапал кинжал того, кто крепко держал меня за левую руку. Лучник за выступом башни смотрел мне в глаза, а ты был беззащитен перед этой стрелой.

Что было потом? Ко мне пришел Hugo, и нетрудно угадать, какой ценой я могла бы купить себе жизнь, но тебе – смерть. Я молчала. Тогда меня отдали толпе – на публичное покаяние. Это была базарная площадь. Меня везли сквозь орущую толпу в железной клетке, босиком, со свечой в руке. У свечи был какой-то дурманящий запах. Воск капал мне на пальцы, но я это только видела – не чувствовала. Я молчала и молилась. Потом меня втолкнули в ограду башни Хильды. Мне чудился какой-то вой из башни. Было очень жарко. Мне были слишком хорошо видны столб и цепи. Я должна была громко произнести: «Отрекаюсь…» Я молчала. Я видела в толпе Hugo, он улыбался, отклонив маску.

И тогда со мной произошло что-то странное. Жизнь души необъяснима. Были случаи, когда человек, имея возможность спастись, убежать, оставался на месте и добровольно шел на смерть. Что-то похожее случилось со мной. Я вдруг увидела площадь, захваченную адским вихрем; увидела поток ненависти, клубящийся у башни Хильды. Что я сделала этим людям? Чем обидела их? Я любила весь Божий мир, я пришла на Землю с миром.

Что-то в душе моей погасло и умерло, пока я стояла перед теми воротами к смерти. Мне было все равно, что сделают со мной, я как бы оцепенела. Только бы скорее!..

И это было бы (или было?), if! Откуда-то взялся ты, но было уже поздно. Я уже была там, понимаешь? Я уже сгорала в душе своей, и это пламя преследует меня, бывает, и сейчас.

Не помню, как мы оказались где-то на траве за воротами Замка. Ты опоздал. Душа моя получила рану, которая едва не стала смертельной. Все, что обрушилось на меня: обвинение в колдовстве, чтобы быть с тобой; покаяние, казнь – хоть и не состоявшаяся, но достигшая цели! – все это надломило меня. Я не хотела больше ничего, не хотела жить, не хотела видеть тебя. Меня все сжигал тот костер. Я пыталась убежать куда-то, спрятаться. Это было безумие. Ты опоздал.

Но ты любил меня. Ты разыскал свою беглянку, ты все время был со мной. Ты нежно выводил меня из мрака безумия, из огня страха. Это продолжалось долго, до осени. И однажды я проснулась утром и… сошла с этого несгорающего костра в моем мозгу. Ты спас меня. И первое, что я помню после всего этого кошмара – это твои глаза, которые стали как-то темнее и глубже, и слезы в них…

А ты помнишь, откуда взялся шрам на твоей правой щеке? Бородка наполовину его скрывала потом, но память осталась. О чем? О ком…

Коротышка Роб – он был рыжим и голубоглазым; кроме того, он был левшой. Это был твой вечный соперник: сначала в играх, потом – в турнирах, охоте, беге, стрельбе – и, между прочим, не всегда оставался побежденным. Он был ловок, как обезьяна, и довольно умен. Только вспыльчивость временами сводила его с ума.

Ты не был с ним осторожен – только и всего. Может, потому, что был сильнее. А он подстерегал каждый твой шаг, знал о тебе все и ревностно следил, как ты все выше восходишь в своей силе и власти.

Hugo не использовал его в своих замыслах просто потому, что Роб был отчаянно нетерпелив и дерзок; он мог испортить любой план раньше времени сорвавшейся с языка торжествующей угрозой.

Однажды весной в День Огня на королевских торжествах вы с ним затеяли шуточный турнир на цветущей поляне: ты, смеясь, отражал его удары, становившиеся все яростней, а он злился, снова и снова пускал коня галопом, преследуя тебя. Дело было накануне его свадьбы, и белокурая Рис стояла тут же, глядя на свое свирепое сокровище.

В конце концов бой разгорелся нешуточный. Ты ранил его, оцарапав висок. И вкус крови, заструившейся по лицу, совсем опьянил Роба. Дико вскрикнув, он пришпорил коня и налетел на тебя. Но ты все же был сильнее. И к тому же, наконец, понял, что драка идет всерьез. Одним движением ты сбил его на землю. Роб упал под копыта собственного коня, и конь ударил его в спину. Все произошло в какие-то секунды. На поляне все так же весело горел костер, за деревьями мелькали нарядные одежды, совсем близко пели в хороводе жрицы огня. Рис бросилась к Робу. Ты оглянулся на меня, и в глазах были боль и растерянность.

Он выжил, – он вообще был очень живучим, – но остался горбуном на всю жизнь. Рис стала дичиться меня, уходила надолго в лес, потом пропала совсем, и только иногда в лесу слышали протяжные песни, а на ветвях деревьев находили венки, сплетенные из алых цветов. Гордость не позволила Робу жениться, он надолго исчез из наших краев, и о нем понемногу забыли.