Сергей Аданин - Наэтэ. Роман на грани реальности

– Мы с тобой, как кошка с собакой, – говорила она, – лижем что ни попадя, что хозяева уронили… Ха-ха-ха.

– Нет, – возражал он, – мы с тобой, как две морские акулы, пожираем ошмётки чьей-то плоти…

Они додурачились до полного извозюкивания своих лиц и волос, и оба поползли на опять четвереньках опять в ванную, не в силах идти – от смеха, и оттого, что изображали из себя фауну, а не прямоходящих. Там они вместе плескались под краном и гибким душем, отстирывая друг другу «причёски»… Ласковое безумие длилось почти без перерывов, затянув их в свою бездонную тину. У Анрэи всё мышление стало носить «эротический характер», и было целиком заполнено Наэтэ. Все предметы, сам воздух его квартирки, были пропитаны этим сладким светом – Наэтэ. Всё вызывало желание близости с нею. Это не преувеличение, и не банальность – «я готов целовать следы твоих ног»…

Сладко намаявшись, они – до глубокой ночи – любили лежать в своём «шалаше», на диване под пледом, и чтобы – он часто даже требовал этого – она лежала на нём, чтобы её лицо – над его лицом. У Наэтэ глаза – «светящиеся», это глаза-окна, через которые поступает свет. « Вот почему её лицо – день, – „догадался“ Анрэи, – и поэтому у них не бывает, как у всех, дней и ночей, а бывает только чередование дня и сна-небытия». Они могли так лежать бесконечно – целуясь, говоря друг с другом – нежно и бессвязно, плача время от времени от каких-то внезапно посетивших их мыслей, от того, что им хорошо. И мечтали о том, как они будут жить дальше – лёжа в «шалаше», как они никуда не будут ходить, «даже на три сантиметра»…

Он и забыл, что когда-то почитал свою квартирку «пятачком тоски», где он – за умеренную плату – в окружении старых, не ремонтированных стен, неродных запахов отбывал повинность под названием «жизнь»… Теперь это был дворец, в котором во всю силу своей красоты и всесокрушающего соблазна сияла Наэтэ, и он… готов был целовать её следы повсюду – всё, к чему она прикасалась… Каждый «след» казался ему отдельной залой, изукрашенной восхитительными фресками и лепниной, – как в золотом дворце царя Мидаса… Он ощущал себя Крезом, Лукуллом и «Лукойлом» одновременно, то есть человеком, богатство которого неисчерпаемо, и оно не «заработано», а даровано, словно перед ним открыли несметные кладовые и сказали: бери что и сколько хочешь, – всегда, вечно, без ограничений, ибо отныне – это всё твоё…

Когда они увидели, что запасы лапши и тушёнки тают чересчур быстро, они стали отказывать себе в еде, «пропускать» обеды или ужины, терпя чувство голода от недоедания. Недоедания не столь катастрофического, как в Африке, но всё же… Им хотелось «выторговать» таким способом «побольше дней», отодвинуть неизбежность того, что нужно будет как-то определиться: что им делать, как существовать. Наэтэ – совершенно раздетая, ей не выйти никуда. Анрэи теперь – без работы, кто его там ждёт? Но главное – тень Шипа… По тому страху, который испытывала перед ним Наэтэ, Анрэи понял: он её ищет. Ищет со злобой, ищет если и не убить (за что?), то каким-то образом её сломать, «отыграться», растоптать, разорвать в куски её «само», изуродовать… Зачем ему это, Анрэи не понимал, но верил страху Наэтэ, верил её ужасу – «они питаются чужими жизнями»… Что за планы у него были на Наэтэ, которые она обрушила своим бегством? Что-то здесь было не так, и дело тут не в его, Шиповской, «любви». Какая любовь может быть у бандита, даже к такой красивой девушке?.. Похоть, да и только, да какие-то важные для него «расчёты», в которые она каким-то образом вписывалась, но не подозревала об этом… Это такие люди, у которых ты ни рубля ещё не взял, а уже должен. А если попал в их круг, и они ещё дали тебе денег – хотя бы и за работу… Да ну всё – ходи-бойся, тёрки три, как они, стрелки забивай, как они, разделяй их «понятия» о мужской силе, достоинстве, власти… Кланяйся, по сути, и знай свой шесток, знай, что если выйдешь из подчинения, тебя сломают, или убьют – без вариантов… Наэтэ не подчинишь, Наэтэ – вышла из подчинения…

Исподволь в голове Анрэи рождался «план», у кого занять денег, чтобы хоть как-то одеть Наэтэ, чтобы она могла выйти на улицу, – наступала зима с её морозами под тридцать, если не больше… И одеть-то её надо не в телогрейку, и не во всякие сапоги вставишь её ноги, которые он грел бы прямо в своём животе, своей печенью… Сам-то Анрэи жил почти нищенски. Половину зарплаты отдавал за «квартирку», а другой половины хватало лишь на еду. Да ещё надо тратиться (почему «надо» – неизвестно) на пьяные посиделки – с коллегами, партнёрами, приятелями, которые всегда не прочь «посидеть». Это было для него не «спасением от одиночества», а имитацией такого спасения, отчего одиночество потом приобретало просто катастрофические масштабы… Теперь всё это казалось настолько «маленьким», несущественным и даже бывшим не с ним, а с каким-то другим «муравьишком», отбившимся от своего муравейника и не прибившемуся к чужому… «Тогда был не он, это всё было не с ним».

А теперь вот всё происходит именно с ним. Потому что – Наэтэ. Теперь он есть то, чем был всегда. Он даже свой рост стал ощущать субъективно иначе. Он был среднего роста, чуть выше. Это Наэтэ была высокая, вровень с ним. Но ему казалось, что в нём – метра два. С половиной. Остальные люди – все до одного – были где-то «внизу». Он их рассматривал, как орёл мышей, летящий низко по-над полем… И Наэтэ – такая вот атлантка – посреди выродившегося от какой-то катастрофы человечества. И любая мелочь, касающаяся Наэтэ, представлялась ему громадным фактом, по сравнению с которым «обрушение котировок» было «обрушением» горстки песка с песочной пирамидки в детской песочнице.

«Что ж ты сделала со мной, Наэтэ! – думал он. – Ты сделала со мной то, что Бог сделал с глиной, сотворив из неё Адама и вдохнув в него дыхание своё… Меня не было без тебя, я не помню ничего, что было до тебя, я не хочу знать, что будет без тебя, – слышишь, Наэтэ?..».

…Утром какого-то дня, какого, они не знали – ни часа, ни дня недели, ни даже о месяце уже толком не разумели – ноябрь ещё, или уже декабрь? – он проснулся внутренне готовым. Готовым к тому, что вот, нужно предпринять что-то основательное насчёт денег, и он даже придумал, что , и скажет об этом Наэтэ… И они решат, как быть дальше: куда бежать? Где найти место, в котором они могли бы жить? Жить. Не опасаясь, – жить, чтобы любить друг друга… Он готов был делать всё, что угодно, что давало бы средства к существованию, крышу над головой. Писать заказные статейки? Класть кирпичи? – неважно. Банки грабить они не будут, – придумают что-нибудь поинтереснее… Ему казалось, что вокруг их любви, их «мирка», из самого этого «мирка», всё должно рождаться и фонтанировать, у них будет огромный круг друзей, просто людей, и все будут радоваться тому, что живут, – как они с Наэтэ…