Валерий Протасов - Река времени. Дневники и записные книжки

Бывает такое на душе, так досаждают тебе злыдни и слепни, что появляется мысль: хорошо на этой земле только мёртвым.

Всегда рассчитывал на высшее понимание своих поступков, а встречал их низменное толкование. Непонятно, откуда берётся в людях это желание огрязнить, замарать человека? Немного стоят такие люди. Но как тяжело сносить поношение даже и от них! Мне больно не только оттого, что страдает самолюбие, но и оттого, что стыдно глядеть в глаза таким людям, стыдно за них самих. Но они этого даже не понимают.

– Вам дано пострадать, ― говорят верующие люди. ― Радуйтесь, а не ропщите. Не отказывайтесь от креста. За страдания вам воздастся Там, как и вашим обидчикам за обиды.

Но я хочу справедливости здесь, на земле.

После больших обид иногда думается: как жить с людьми, куда идти, и что нет тебе места в жизни. А коли места нет, жить невозможно, бессмысленно.

Самоубийц всегда предавали проклятию. За что? Ведь они убивали себя уже после того, как их убивали другие. И не на них этот грех.

Говорят, и уныние грех. Но это душа стонет. Что живая она. Если всё у тебя плохо, а тебе нипочём, ни совесть не болит, не душа не кручинится, значит то и другое мёртво. И это уже грех ни с чем не сравнимый.

Зло часто так неожиданно, непонятно, предстаёт в таких разных обличьях, что люди теряются, спрашивают себя: что делать, как отличить чёрное от белого? А когда отличают, не знают, как спастись от зла, которое кажется всесильным. Ответ один: зло не властно над той душой, которая его не признаёт.

Не разжигай себя воспоминаниями обид, ибо сердце, полное зла, подобно сосуду с нечистотами. Тотчас прощай и молись за обидевшего тебя, говорят апостолы. И очистишь душу, и исцелишь её ― и победишь зло.

Помни: не ждать от людей воздаянья, не оглядываться по сторонам. Только так можно с достоинством пройти свой крестный путь. Через ошибки, муки, горячность первого чувства. Всё остальное пустяки. Непонимание горько. Но переживи и это. Другого пути нет.

Сторонись ложных пророков. У них место красит человека. Подлинных ценностей не понимают и убивают, не замечая. Убьют и зачеркнут всё что угодно.

На мои слова о совести многие смеются и машут рукой. Эк, дескать, чего захотел! Её давно нет. Но ненужность личной совести означает утрату верховного закона, отказ от ясного различения добра и зла. Жить без этого закона нельзя. Восстановление личной совести должно стать задачей современности.

Все мировые религии привлекали людей воспитательной основой нравственности. Это отвечает инстинкту стихийного ученичества человечества.

Страдательная и сострадательная этика христианства привлекает людей надеждой на отечески милосердный и справедливый суд, на возмездие за зло, верой в то, что добро не должно быть с кулаками.

Взял наугад Т. Манна «Будденброки». Страницы о Ганно. Нет, это роман не о «вырождении буржуазной семьи», как пишут толкователи, а о чём-то более глубоком. Разве тонкость чувств – это вырождение? Если так, то и вся цивилизация с Моцартом и Бетховеном – несчастье и вырождение.

Сочувствие и понимание женщин. Удивляюсь, как низко ставят мужчины, в большинстве своём, женщину, не постигая таких её качеств, как сострадание, милосердие, тонкость чувств и ума. Ведь, в сущности, женщина и глубже, и умнее, и благороднее мужчины. Может быть, оттого, что больше любит, а милосердие, сострадание и мудрость берут начало в любви.

Судьба женщины трагична. Душа её, как дерево, растёт вверх, цветёт и источает благоухания, но пора цветения ― это пора завязи, из которой появляется и растёт плод, тяжестью своею клонящий женщину к земле.

Время проходит у всех по-разному. И не возрастом определяется взросление, а восхождением к истине. Не к истине в светском понимании, а к Спасительной Истине. Время моего язычества прошло, я стал не старее, а старше, и, может быть, в чём-то даже моложе.

Все мы привыкли говорить: князь Курбский России изменил. Так ли? России ли? Или дурному правлению? Родине он служил, пока мог оставаться человеком. А от холопской жизни да пёсьей службы проку не видел. И о нём ли одном такое сказать можно? А наши эмигранты 19 и 20 столетий? Да и лучшие из нынешних…

Запоминается то, что часто видишь и слышишь. Но если часто видишь и слышишь чужое, оно становится твоим. Тяга к чужому ведёт к забвению своего. Хорошо, когда чужое ― это забытое твоё. Но если чужое привлекательно только потому, что оно из-за моря? Влечение к такому чужому сродни детскости ума, а то и прямому воровству. Навязывание же чужого есть форма культурной агрессии против самих себя, предательство. В результате – неуважение со стороны и самонеуважение. Не надо способствовать собственному покорению. Чаще обращаться и корням и истокам родной культуры. Это очищает душу.

О простом, доступном человеке говорят: «Душа-человек». И открытые люди всем нравятся. Но и простота имеет свои границы, иначе это уже не простота, а то, о чем говорят: «Ему хоть в глаза, всё божья роса». Теряя меру, простота становится некрасивой, и широта души делается пустотой.

Право на искренность, на откровенность ― одно из самых естественных прав, потребностей человека. А многие ли этим правом в наше время пользуются?

Старая радиозапись. Эдит Пиаф ― голос прошедшей эпохи, когда ценилась красота искреннего чувства. На каком резком переломе эпох мы живём!

От стихов Пушкина впечатление такое, что всё ему легко, и нет предельного душевного напряжения. Даже о глубоком как-то вскользь. Будь он У же, менее блестящ ― и был бы ближе душе. Ведь дорого всегда заветное, одна нота даже. Что удивительного, что радикальная молодежь когда-то кричала: «Некрасов выше Пушкина!» По-человечески, в каком-то смысле, да. Ибо Некрасов сострадал боли каждого, был верен одной идее, нравственным однолюбом.

«Печной горшок тебе дороже», ― писал о таких Пушкин.

«Да, дороже. Я в нём не себе одному, я в нём другому бедняку похлебку варю», ― отвечал Белинский.

В смысле сострадания русская литература начинается, конечно, не с Пушкина, а со «Слова о полку Игореве», протопопа Аввакума, Радищева, Гоголя, Достоевского. Но в смысле красоты д у ша, конечно, тянется к Пушкину.

Пушкин, в известном смысле, действительно, наше всё. Но зачем же носиться с ним, как с писаной торбой? В миф о Пушкине влито столько соков, столько лучших чувств, что он теперь представляется нам полубогом. Но в жизни для своих современников он таким не был. Его сопутники, тем паче противники, принижены.