Саша Виндичанская - Карты веером. повести и рассказы

© Саша Виндичанская, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Леонид Леонидович Радзиховский поет в храме Он не похож на знаменитого тезку, а, скорее, напоминает писателя Михаила Михайловича Жванецкого. Тем более, что оба они – одесситы.

Как если бы Жванецкому прибавить много росту и слегка побить: сзади, и по голове. Чтобы придать неуверенности в будущем и в себе.

Одеть в пальто с потертым воротником. Да, и еще выбить пару незаметных зубов, для шепелявости.

Леонид Леонидович – опытный хорист. Но ему уже за шестьдесят, и в хор Турецкого его не зовут.

И в церкви он поет в левом хоре.

«Левый» – не значит то, что слышится.

Левый хор – или правильно «клирос» – поет по будним службам, обычным. Состоит, как правило, или из полупрофессионалов, или из добровольцев. Требуется знание службы и минимальный слух.

А правый клирос состоит из настоящих хористов, исполняет авторские произведения и поет на субботно-воскресных и праздничных службах

Левый хор вполне устраивает Леонида Леонидовича. Служба начинается в семь утра, в девять он уже свободен, как птица. И с девяти утра шестидесятилетняя с хвостиком птица тяжело летает в поисках других заработков: курьера, вахтера или сторожа.

В хоре Леонид Леонидыча прозвали «Гободи».

Он слегка гнусавит, и потому вместо «Господи, помилуй!» у него выходит «Гободи, помилуй!».

Гободи очень гордится тем, что умеет петь «тихо».

Пение его – действительно тихое полубормотанье. Звучит примерно так:

«Бу-бу-бу-бу-ху-ху-х-у-х-…..-Гободи поми-луй! аха-ха-ха-ха-аха-ахаху-хх-Алилуй-я!»

Церковнославянский язык он может читать, но не всегда в состоянии разглядеть тексты тропарей и кондаков [1].

Многие ежедневные элементы Леонид Леонидыч помнит наизусть.

Например, в отпеваниях и панихидах он крайне убедительно выводит «Вечную память». Родственники всегда довольны и деньги вручают именно ему. Он сопит, глядя поверх дешевых очков и торжественно передает купюры регенту.

В день водосвятия Гободи тащится с канистрами и бидонами.

Все в крайнем изумлении, т.к. верующим христианином его тяжело признать.

– Ой, – говорит он удивившимся, – эти бабушки, эти тети… Никто не хочет болеть. Все хотят крещенской воды.

Как полагается, конец каждого предложения звучит вопросительно:

– Никто не хочет болеть?.. Все хотят крещенской воды?..

Тем самым Гободи намекает на возможность дискуссии по данным вопросам.

И вот он стоит, пожарной каланчой среди сгорбленных бабуль. С бидонами. Покорно слушает канон и подставляет лысину под брызги метелочки. И так же смирно выстаивает очередь к святому чану и набирает полные бидоны.

Потом долго будет переться в свои «Текстильщики», сначала до метро, а потом на метро. А потом будет ждать автобуса.

Дай Бог, чтобы в автобусe случайно не пнули канистру и не разлили водичку по полу.

Света всегда знала: она женственная, она задумчивая, она заслуживает чуть больше, чем среднестатистическая обывательница.

Колеся с военным папой по разным российским городкам, она не получила того образования, которое дополнило бы ее образ.

Но зато много читала романтической литературы, смотрела кино и думала, как хороши Софи Лорен и Элизабет Тейлор.

Света производила на мужчин впечатление женственностью и задумчивостью. Платиновая блондинка с мягкими чертами лица и крепкой фигурой. Не болтливая, не хохотушка, вся мерцающая обещаниями, она быстро и легко вышла замуж за чернобрового красавца из Закарпатья. После замужества сидела на выдаче книг в читальном зале…

Долгое время Света, страдавшая близорукостью, не носила очков, боясь испортить нежное сияние глаз. Но вышло так, что именно тоненькая серебристая оправа придала ей отсутствующую глубину.

У столика выдачи вечно топтались Светины интеллигентные бородатые поклонники. Пока библиотекарша читала «Науку и жизнь», они смотрели на нее с уважительным вожделением – их приучили дома уважать женщин.

А потом Света получила направление на заочное отделение московского Института культуры. И раз в полгода она отправлялась в столицу на сессию.

Но в Москве оказалось тоскливо. Света стеснялась украинизмов речи и «фрикативного» г». Кроме того, приходилось много времени проводить в очередях за обувью, косметикой, за детскими вещами для маленьких сыновей, за апельсинами, которые она тут же отправляла посылками домой.

Дома ее встречали с гордой радостью.

Что осталось с той поры – гитара, сигареты, бардовские песни.

Туристский приют «Драгобрат», где они ночевали перед восхождением на гору Близнецы. Всей семьей.

Мальчишки кувыркались вниз по склону холма, с воплями и упрашивая маму присоединиться. Борис и Глеб ее обожали.

Муж повалил Cвету на траву и с хохотом покатил к мальчикам.

Получив диплом, библиотекарша стала заведующей залом.

Дефицитные книги – «Игорь Саввович», «Универмаг», «Святой колодец» – пользовались сумасшедшей популярностью, и Свете также пристал отсвет славы…

Муж мыл посуду, а Света смотрела на себя в зеркало и думала, долго ли продержится кожа, – она ведь курила много, все больше.

Ласковые дети подросли и резвились с гитарами на скамейках.

И вдруг случилось так, что потом тяжело было восстановить порядок происшедшего.

Началась суровая, голодноватая жизнь. Дети устроились работать грузчиками в продовольственном, так можно было достать какое-то пропитание.

Света отмахнулась от проблем кожи, от мужа, от Закарпатья, от книг, от сигарет.

Куда все исчезло, она не помнит.

В родном городе покойной матери, на веселом юге она вдруг оказалась продавщицей в кооперативном магазине, куда ее устроила дальняя родственница, хитроватая и неутомимая. Света стояла за прилавком, в бывшем общественном туалете и невольно морщила спокойное обычно лицо.

Рассказа Пелевина о Вере Павловне она не читала, но ее преследовал запах дерьма.

К Свете по-прежнему подходили разные мужчины, хоть и из другой возрастной группы, и, в основном, армяне. Просто у них в городе было много армян. Продавщица улыбалась, но знала, что с серьезными целями тут никто не обратится. А терять достоинство она не собиралась.

Одевалась она до сих пор в те блузки, за которыми заочницей отстояла очередь в «Детском мире». Изящные очки скоро пришлось заменить на коричневые пластмассовые.