Александр Кириллов - УГОЛовник, или Собака в грустном углу

Старуха сочувственно кивнула и перекрестилась.

– А с ним вышло такое… сама не знаю что, – пожаловалась ей молодящаяся женщина. – Жили мы хорошо. И уважали друг друга. Я бухгалтером работала, а он у нас главбухом. И, так случилось, мучился всю жизнь с сердцем. А потом – в момент и умер.

Она замолчала, вглядываясь в яркий серный свет, исходивший из нутра грозовой тучи, и вздохнула. В автобусе – повернули головы, прислушались.

– Обмыли его, приготовили одежду. Я как лучше хотела: решила обуть его в новые ботинки. Мы их вместе с ним купили, очень они ему понравились. Так и не надел их ни разу, жали они ему. С трудом их натянули мы, так и похоронили. Я и думать про это забыла. И тут по ночам стал мне сниться один и тот же сон. Будто приходит ко мне муж и страдальчески, бедненький, морщится, и всё просит передать ему другие ботинки, в которых он обычно ходил. Я ему киваю, обещаю, утром проснусь, меня в холодный пот бросает. Трясет – ничего не понимаю. И вот однажды не выдержала, спрашиваю его во сне: как мне их тебе передать ? Он адрес назвал… и жалобно так на меня смотрит. Наутро проснулась, вспомнила всё и, что странно, адрес вспомнила. Настроение, конечно, ужасное, но чувствую – не могу больше, нет сил, спать совсем перестала. Думаю: будь, что будет – пойду. Завернула в газету ботинки, пришла, постучала в квартиру. Выходит ко мне женщина, вся заплаканная, в трауре. Я как увидела её, и не знаю что сказать; понимаю весь идиотизм моей просьбы, а уйти не могу. «Вы меня, извините, прошу ее, рада бога, но…» И рассказала ей всё. Та выслушала, взяла у меня сверток. Наверное, вид у меня был очень жалкий. «Хорошо, говорит, я положу их в гроб, у меня отец вчера умер». Потом я уже вспомнила, что видела это лицо. Она у нас в соседнем отделе работает. И что-то мне тоскливо так сделалось. Причем тут она? Зачем он ей передать их велел? Чертовщина какая-то! Но являться мне во сне с того дня он перестал.

Сухо треснул грозовой разряд. Женщина обернулась к окну и долго смотрела туда, где угрожающе желтело в скопище туч яркое серное пятно.

– Не надо мне было ходить к ней. Не дает мне покоя её лицо. Как вспомню мужа, так и её тут же вижу, и почему он этот адрес назвал? Только не смейтесь, а одна мысль ко мне в душу закралась…

– Господи, господи, помяни тамошнее, прибери остаточное, – кланяясь в пояс, перекрестилась старушка и чуть не ударилась головой о кабинку шофера – так резко затормозил вдруг автобус.

На дороге с красным семафором в руках стоял полноватый молодой человек.

– Нечистая его носит, – услышали пассажиры недовольный голос шофера.

Те, кто частенько ездил этой дорогой, узнали в полноватом человеке линейного ревизора.

В открывшуюся дверь вместе с ревизором вползли клубы серой дорожной пыли. Теперь не только шофер, но и все пассажиры мысленно повторили: « Нечистая его носит.»

Полноватый ревизор, очень моложавый на вид, повертел головой-колобком с двумя вихрастыми макушками на затылке и застенчиво улыбнулся. Всем своим обликом он напоминал десятиклассника-медалиста.

Пассажиры зашевелились, нащупывая в карманах проездные билеты, с опаской поглядывая на ревизора – а вдруг тот возьмет да и высадит и не посмотрит, что билет есть.

– Давно из отпуска, Вася? – виновато спросил он шофера, а его рука уже по-хозяйски выуживала из-под пачки «Беломора», съехавшей к ветровому стеклу, путевой лист.

Ревизор переступил через сумки парня и, придерживаясь за спинки сидений, двинулся по автобусу компостировать билеты.

– Стой, стой, – очнулся разбуженный старик, заглядывая в окно, – а куда мы едем?

– А тебе куда надо? – вплотную приблизился к нему ревизор.

– Ты что, не русский? – прищурился старик.

Ревизор замер.

– Ты это брось, – неуверенно сказал он и погрозил старику пальцем.

– Смотри, и я же виноват, – развел руками старик, – нешто трудно ответить.

– В Высокое мы едем, – ответил за ревизора мужчина в спортивном костюме. И тут же получил от жены удар локтем в бок.

– Тебе до всего есть дело, сиди и молчи, – процедила она, крепко удерживая одной рукой мужа, другой прижимая к себе мальчика лет шести.

– А мне Лазόревка, скажем, – задергался старик, – в Лазо́ревку я доеду?

– Давай билет. Куда в билете указано, туда и доедешь.

– Ты это, что же… Ты не должóн так. Ты мне правду обязан сказать. А не знаешь – молчи. А-то насоветуют – и бегаешь цельный день, высунувши язык. Задохся уже весь.

– Папаша, давай билет.

– Значит, доеду? Только правду. Ну, смотри, тихоня. Я сорок девять лет в профсоюзах, но… как оселок – один. Пьют, а я не пью. Ну, не могу. С души воротит. Ты, тихоня, пьешь? И пей, и не слушай, всё можно. Но, конечно, в меру. Я подсчитал. 2,5 разрешается от собственного веса. Значит, если весишь 90, то тебе полагается в день по 225 грамм, значит «чекушку». И это для печени не вредно. Как для сердца – не знаю. Но это уже, как врач, дорогуша, она знает. А чего не знает, у тебя спросит…

– Слушай, папаша, давай билетик, – нетерпеливо перебил его ревизор.

Старик полез за билетом.

– А я не пью. Не желаю я пить, не желаю. И вот, как дурак, еду за медом. У меня старый друг, фронтовик, пасека у него в Лазόревке… я правильно еду? Ну, смотри. Я человек умный, понятливый. Жить не умею, и как оселок – один. Они меня знать не хотят, – ткнул он пальцем в проснувшихся ребят в цветастых майках, которые сидели позади девушки и парня, – они скалятся, а я всю войну прошел… я знаю почем что… Так доеду?

Ревизор взял билет, который старик долго выковыривал из кармана, пробил его компостером и, не глядя, буркнул:

– Доедешь.

– От спасибо. Так что, пей на здоровье. А больница, что? Её не минуешь. Как говорят: туда не зарастет народная тропа. Э-э-э-х!

Старик встал на ноги и двинулся, покачиваясь, по автобусу.

– Разрешите, товарищ ревизор, мне на выход. Перекур.

– Вернись на место, папаша, – тихо, но недружелюбно предупредил его тот.

– Тпррр, – строго придержал себя старик, завалившись по ходу движения на ревизора, и сдал назад. – Мы как все, – плюхнулся он на сидение, – э-эх, жисть наша. – Старик махнул рукой. – Хлебá налево, – запел он, – хлебá направо…

Шофер Вася, на протяжении всей процедуры проверки билетов, ни разу не обернулся, всем своим видом презирая ревизора. А тот, закончив обход, примостился у ветрового стекла и, точно эквилибрист, балансируя всем телом, пытался что-то вписать в сложенный вчетверо путевой лист.

Автобус притормозил, впустив в дверь облако пыли. Ревизор спрыгнул на дорогу.

– Ты вот что, – крикнул ему вдогонку Вася, – я буду назад ехать… так ты это… не останавливай больше, договорились?

И тут он впервые посмотрел на ревизора.

Ревизор молчал, изучающе разглядывая Васю.