Елена Шапран - Хроники затерянного времени

– Ничего ты не понимаешь, – грустно сказал я, – у нас из-за таких женщин стреляются!

– Вот еще одна причина, по которой я не тороплюсь в будущее! – рассмеялся Михаил. – А поешь ты отлично. И действительно странно. – Он помолчал. – И дерешься ты отлично. Покажешь пару ударов?

Мы осторожно пробрались в комнату, стараясь не беспокоить родителей, попрощались, и я шагнул в шкаф. Дома я улегся на диван и стал думать о Нине, и минут через двадцать погрузился в очаровательный эротический сон.

Утром я попытался почитать учебник. Ничего не получилось. Смотрел в книгу – видел… Нину.

Тогда, натолкав в карманы семечек, я пошел искать тот дом, где вчера (в 41–м!) был в гостях. Нашел быстро. Странно, что, будучи мальчишкой, я никогда не бывал здесь. Да, это был тот самый дом, в котором жила Вера, но он был пуст. Наполовину развалившиеся стены, расколотые стекла, перекошенные ставни, короче, разруха полная. Я пробрался через поросший бурьяном двор и вошел в дом. Пусто. Только ветер гуляет. На одной из стен был прикреплен портрет Сталина, покоробленный от сырости. Из дверного проема на меня смотрела крыса. Я выбежал на улицу. Немного подумав, я решил, что мне нужно поговорить с дедом Францем. Вот кто должен знать все! И я направился к нему, по дороге придумывая предлог, чтобы зайти в дом.

Замечательно, что Франц Иосифович сидел во дворе.

– Доброе утро! – крикнул я, подходя к калитке.

– А, Боровской-внук, – дымя папиросой, сказал он, – Жить сюда переехал?

– На время экзаменов только!

– Ну-ка, зайди-ка! Я тебя проэкзаменую!

Я с радостью распахнул калитку и прошел к нему под тень яблони. Сидя на самодельных стульчиках, мы поговорили сначала о моей учебе, потом о каких-то книгах, и только после этого я решился задать свои вопросы.

– Да, там жил мой брат, – сказал дед Франц, – Погиб в 41–м.

– А у него были дети? – осторожно спросил я.

– Был сын.

– А где он сейчас?

Дед Франц помрачнел и резко ответил:

– Умер.

Мне стало не по себе. Захотелось уйти, но у меня были еще два вопроса.

– Скажите, а кто жил в доме 18? Там сейчас развалины.

– Полицай там жил, – дед Франц стал еще мрачнее.

От его ответа я вздрогнул. Значит, отец Веры стал предателем! А что же Нина?

– А вы не знали здесь до войны девушку по имени Нина? – задал, наконец, я свой второй вопрос.

Дед задумался.

– Кажется, была такая высокая каланча. Она с матерью жила на соседней улице. А ты откуда про нее знаешь?

– Я же историю изучаю, – начал выкручиваться я, – Ну, вот и интересуюсь!..

Больше мне ничего не удалось узнать. Чем больше я спрашивал, тем менее разговорчивым становился дед Франц. Значит, придется самому все выяснить.

На другой день я снова «пошел в 41–й». У Михаила я выяснил, что брат его отца, Франц Иосифович, в 38–м был арестован за связь с иностранной разведкой.

– Он в самом деле был шпионом? – удивился я.

– Не думаю. – После паузы ответил Мишка. – Он работал где-то в посольстве переводчиком.

– А где он сейчас?.

Этого Мишка не знал. Тут я снова начал говорить о репрессиях, о войне, ругал Сталина, пытался приводить примеры.

– Я тебе сейчас морду набью! – разозлился Мишка.

Я психанул и «ушел к себе». Немного успокоившись, я начал перебирать книги. Большие тома истории второй мировой войны решил не брать. Взял два тома «Истории СССР», материалы XX съезда партии, еще несколько брошюр и снова «вернулся».

– Смотри! – я кинул книги на диван, – почему ты мне не веришь? Посмотри на год издания! Вот! Черным по белому написано: «Двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года, в четыре часа утра!..»

Михаил молчал. Я оставил ему книги и вернулся домой.

Утром я пошел к Францу Анкерману. На этот раз мне пришлось постучать в дверь.

– Тебе чего? – он явно был не рад меня видеть.

– Франц Иосифович! Мне нужно с вами поговорить. Поверьте, для меня это очень важно!

Он погладил усы и молча распахнул шире дверь. Разговаривали мы долго. Дед Франц действительно служил переводчиком в посольстве, часто бывал за границей. В 38–м, по анонимному звонку «куда следует», был арестован. Его обвинили в шпионаже в пользу Германии. Прямой связи не признали, поэтому он избежал расстрела и пошел по этапу. На фронт, правда, его призвали – нужны были переводчики. Мобилизовался в 46–м и вернулся домой. А дома хороших новостей не было. Племянника арестовали, долго держали в психиатрической лечебнице, потому что он изображал из себя пророка и вовсю кричал о «роковом воскресении». Кажется, он там и умер. Отец Михаила погиб в первые дни войны, а мать умерла с голоду в конце 45–го. Ну, а дед мой сразу после мобилизации поселился в доме Анкерманов. Сам же Франц Иосифович женился на вдове и усыновил двух ее мальчишек. Что же касается дома № 18, то там, действительно, жил немецкий староста. И еще, по поселку говорили, что именно он виноват в смерти Михаила. А вот про Нину Анкерман ничего не знал.

От деда Франца я ушел с тяжелым сердцем. Значит, Мишка все-таки прочел мои книги. Но как он мог изменить мир! Ему ведь никто не верил! Наверное, я виноват во всем! Разве можно изменить прошлое?

Было уже поздно, но все равно решил «пойти в 41–й». Мишки не было дома. Стараясь не встретиться с его родителями, я осторожно вылез в окно и ловко перепрыгнул через забор. Дом Нины я нашел не сразу. Поселковские тетки лукаво смотрели на меня, когда я расспрашивал их, где найти высокую девушку по имени Нина.

Я постучал в дверь. Мне открыла сама Нина. Как хороша! Только зачем так сутулиться?

– Можно?

Она была смущена, но рада. Быстро приготовила чай и достала печенье.

– А где мама? – спросил я, запихиваясь вишневым вареньем.

– На работе, в ночной смене.

Это была великолепная новость.

– Давай потанцуем! – предложил я, перебирая патефонные пластинки.

Мы танцевали под «Брызги шампанского». Я прижимал Нину к себе и сходил с ума от ее близости.

– Не надо, Сережа! – тихо сказала она, краснея и уворачиваясь от моих губ.

– Если тебе не нравится, выгони меня! – прошептал я ей на ухо.

Она не ответила. Вернее, ответила, обняв меня руками.

– А когда свадьба? – тихо спросила она.

Девочка моя! Не будет у тебя никакой свадьбы! Ведь через месяц война, и у тебя не будет ничего! Только эта ночь! Не знаю, шептал ли я ей это, дрожа от желания и нежно преодолевая ее сопротивление, но, проснувшись утром в Нининых объятиях, почувствовал себя скверно.

– Нина! – тихо сказал я, – мне нужно уходить. Нельзя, чтобы нас видели вместе.

Она что-то мурлыкнула и поцеловала меня.

Дорога назад проходила мимо дома, где жила Вера. И надо же было Вериной матери в такую рань ковыряться во дворе! Конечно, она увидела меня и посмотрела вслед. У меня возникло нехорошее предчувствие. Когда я осторожно влез в окно, Михаил спал. Я не стал его будить и нырнул в шкаф.