Владимир Данилушкин - Без купюр о Магадане. Ироническая проза

Лишь число охранников в городе, как и во всей стране, выросло, их на просторах России уже больше двух миллионов, и высшее руководство всерьез рассматривает возможность призыва секьюрити на воинские сборы. С собственным оружием и сухим пайком. Подобно казакам царских времен, якобы станут служить они всю жизнь президенту и отечеству: каждая станица – боевая единица. Только кто командует той несметной силой, какие офицеры и генералы – я не знаю. Может, бывший специалист мебельного производства, как нынешний министр обороны, может гинеколог, каким был генеральный директор бывшей авиакомпании.

Зато прикольно. Не умеешь работать, – учи других. Не умеешь учить – охраняй. Бей своих, чтобы чужие боялись.

Повара в этой харчевне с огромными кривыми ножами по совместительству исполняют не только охранные, но и боевые функции. Им ведь что цыпленка, что барашка зарезать. Что заложника лишить залога. Разумеется, не из бесконтрольного садизма, а чтобы самим насытиться и других накормить. Вы все еще носитесь с культуропитейством? – им ведомо культуроубийство, а рядовому едоку получить шашлык из рук кудесника – это особое дело, как говорят англичане, – спешл. Кто умеет зарезать, тот искушен. Как приготовить из туши суши – мокрое дело.

Если кормишь – ты кормилец, но если любишь пожрать, ты еще не жрец, – тут умишком владеть надо, посидев на диете.

Чтобы не ожесточать сердца населения, у одного древнего народа есть обычай – не позволять никому, кроме доверенных лиц, резать кур. Пусть в селении лишь один чрезвычайно уполномоченный человек знает об убийстве все, разбирается в нем с дотошностью профессора кислых щей, а остальные могут убить разве что булку хлеба, расчленить на порционные горбушки. Как выразился мой друг, приготовить хлебный шашлык. В другом древнем племени, где и муху не смеют обидеть, аттестуют одну-две должности убийцы мух в звании майора. Намек понятен? Если вы купили масло с рук, то в следующий раз берите из головы. Росточком не выдались, встаньте на принципочки.

Это только так называется – шашлык, а на самом деле в меню и бозартма из баранины, и ярпаг долмасы, и чабан-каурма, и джуджа, и тас-кебаб, и кюфта-шурпа, и таюг-плов и десятки других блюд – язык сломаешь, если раньше не проглотишь его, вкушая яства. Вдыхаешь жирный дым, и, кажется, что баран виртуально стоит рядом и смотрит на тебя – как на новые ворота, сквозь которые твоя душа транзитом проследует в райские кущи.

Потом она вернется, раз-другой, душа, пока не насытится шаурмой выше крыши. И тогда нестерпимо, до сумасшествия, захочется насладиться шашлыком из собственного бедра! Так бы и порезал себя на порционные куски и с горчицей срубал! Странное чувство, оно посещает только здесь, в виртуальном ущелье, на месте геологического разлома, где эхо открытого очага ласково щекотит ухо, где огонь жаровни пахнет солнечной плазмой и каменными испарениями граненых яшм, рубинов и сапфиров. И гасить его можно разве что блинами и пирогами. А синтез этих блюд – шаурма.

В печурке чурки, чурки,

Ах, чурки, чурки, чурки!

Да хорошо горят.

Ах, чурки-окочурки

И восемь чертенят.

Перерождение в резчика по салу начинается с невинных татуировок, которые, в свою очередь, – следствие пищевых пристрастий. Вначале ты любишь сладкое, очень сладкое, но, согласитесь, высшее выражение сладости – горечь. Горечь идет по нарастающей, и вот уже нестерпимо нужна острота ощущений в виде наколок, затем рисунков шрамиками на разных участках тела, выполняются они глазными скальпелями. Боль нестерпима, но искусство жратвы требует жертв. Иногда применяют анестезию, но не всегда. Увлечение шрамописью на теле делает, в конце концов, необоримой мысль о членовредительстве. Человек ампутирует кончик носа, шмат жира с живота и дольку фейса, удаляет половину желудка, превращается в ящерицу: мол, оторванный хвостик легко отрастет.

Да что там говорить – однажды Петров сам себе аппендикс удалил. Так тот заново вырос. Ему вырезали камень из почки – величиной со спичечный коробок, и вдруг он стал писать стихи. Причем, о геологических походах – трудных переходах, ночевках у костра, халцедонах и агатах. Сапфирах и яшмах. О золотой руде, найденной в изгибах его тела. Использовал множество геологических названий, которые всплывали в памяти с необыкновенной легкостью. Мне стыдно, но я завидовал ему. Можно было подумать, что из него извлекли с полтонны артефактов. Сделали рентгеновский снимок, а почечный камень тут как тут, пришлось ультразвуком его дробить.

Я долго размышлял над этой странностью и пришел к промежуточному выводу, что творческие способности Петрова проявились все-таки не из-за камня, который, конечно, нуждался в тщательном изучении: может, это какой-нибудь магический кристалл, подброшенный пришельцами, а из-за наркоза. Я сам написал свою первую повесть после обширного хирургического вмешательства в жизнь нижней челюсти, проведенного под местной анестезией.

Через пару лет мне привели к нормальному прикус, на сантиметр удлинив овал лица. Это меняет личность человека, я стал радоваться жизни и правильно выглядеть, улыбаться и пережевывать пищу.

И вдруг понял: хочешь выучиться французскому языку, надо есть сыр с плесенью и выпивать два литра хорошего вина в день.

На войне как на войне – ведь эту фразу пустили по свету отнюдь не горцы, а французы, и я не могу не признаться, мечтал хоть раз в жизни пообедать во французском ресторане с француженкой Жанной. Да где там! Повсюду китайские подделки – от кроссовок, до туалетной бумаги и крабовых палочек-выручалочек из минтая насущного.

Однажды мы с Петровым посетили китайский ресторан с характерным фонарем над входом, до сих пор не очухаюсь. Хорошо, что просто пили пиво, не закусывая сушеными псевдокальмарами. Ничего в пиве специфически китайского не обнаружилось. Разве что на ощупь охлажденное, а вкус консервантов. Будто автомобиль в бампер поцеловал. Глобализация, называется. Вообще-то китайцы – патологические трезвенники. Но одно дело – знать это теоретически и другое – увидеть ночью после боя курантов первого января на городской елке. Там их было с полсотни, одинаково одетых в черно-синее и с одинаковыми невозмутимыми лицами. Я уж подумал, что-то не то съел за праздничным столом, но под елку стали подтягиваться наши, охлаждать шампанское о ледяную скульптуру Деда мороза, чокаться со Снегурочкой и запускать фейерверки с таким остервенением, словно вместе с пороховыми огнями, казалось, отлетали их оторванные кисти рук.

Большой объем выпитого «жидкого хлеба» сделал на другой день наши пожелтевшие физиономии столь похожими, словно мы близнецы. Возникла надобность разместить на лицах опознавательные знаки в виде бороды и усов.