Александр Юдин - Гримасы свирепой обезьяны и лукавый джинн

– Я, как дура, вырядилась в новое платье, а ты храпишь перед телевизором. Хороша картина, – зло выговаривала она. – Вижу, как же, – я давно стала для тебя всего лишь домработницей.

– Ну, а кем же, —вспылил, – ты еще будешь для меня, если ни на что другое не тянешь? Любовь ты понимаешь только как любовь к тебе, девичья свежесть уже увяла, а ум… его, выходит, в тебе и не было, по молодости я его когда-то выдумал. Если бы он имелся, то могла бы догадаться, что мне было не до знаменательных дат в нашей совместной жизни.

Увидев, как она побледнела, тотчас сообразил, что ляпнул лишнего. Ведь новое платье было для нее не просто обновкой – оно было неким символом ее неувядающей привлекательности, женственности, и потому обязан был его заметить, и о годовщине свадьбы вспомнить. Даже если бы от усталости приполз домой на карачках. А потом уж можно было забыться мертвецким сном. Тоже, наверно, надулась бы, но, глядишь, быстрее бы поняла, легче простила. А так… Полное невнимание заставило ее испытать всю горечь поражения как женщины.

Поняв это, хотел как-то загладить свою вину, но ничего не получилось. Она ускользнула в ванную. Когда вышла оттуда, о перенесенной обиде говорили только немного покрасневшие глаза. Она выглядела совершенно спокойной, и можно было подумать, что все в порядке. Но потом разглядел за спокойствием холодную отчужденность.

– Ты все еще дуешься на меня, моя жгучая брюнетка? – перебросил мосток к примирению. Заглянул виновато в ее черные глаза, обнял за худенькие плечи.

– Нет, – удивленно округлила глаза. Отстранилась. – А что, разве тебе это действительно интересно?

«И когда она приобрела эту дурацкую манеру таращить глаза?.. Чем-то ты ей не нравишься, Седов… Чем? Тем, что часто сматываешься, оставляешь их одних, забываешь о маленьких семейных событиях?.. „Все, – говорит, – ездишь, ездишь, мельтешишь…“ Ну и что? Один, что ли такой? Многие мотаются по командировкам. Двадцать первый век. Скорости, миграции. Кто куда, кто зачем… А я куда? Вот сейчас куда ты, Седов? Писать о событии, к которому ты лично не имеешь ни малейшего отношения? Кроме чисто профессионального, конечно. Писать о человеке с интересной судьбой? Должно быть, с интересной. Со своей. Он устраивал ее, свою судьбу, как умел, а ты? При чем здесь ты?.. Может, права Ольга? Вся жизнь из осколков чужих судеб, из которых не составишь свою. Сменяют одна другую, как в калейдоскопе, – разные, пестрые, а ты приник к глазку трубки и крутишь, крутишь, крутишь ее – зыркаешь. Исследуешь, описываешь, негодуешь, восхищаешься… Экономика, технологии, рекорды, завалы, люди, судьбы, радости, жалобы – все сплелось в один клубок, перепуталось, перемешалось в одном водовороте. И несется с ревом на тебя масса информации, грозя, как неукротимый горный поток, свалить, смять, исковеркать и, безвольного, помчать по течению, а тебе надо, ты должен идти и против течения, исходить его вдоль и поперек, ловя, как коряги, несущиеся на вспененной поверхности факты, обрывки чьих-то мыслей, и составить из разной галиматьи какое-то свое мнение, сформулировать какие-то собственные выводы. Не просто это… Дай бог, кажется, хотя бы не утонуть, удержаться на плаву. И не сдаться, не перестать сопротивляться течению, подбирая лишь то, что оно подсовывает под руки… Ты не сдаешься. Стараешься не сдаваться. Но вот… Некогда заняться своей судьбой. А надо бы… Расклеилось в ней что-то. Жена вон совсем почужела, посварливела, ворчит все, недовольна чем-то… Нда-а… Ну, а как это – заниматься собой, своей судьбой? Устраивать собственный быт, плодить детей, зарабатывать награды? Или достаточно заниматься своим делом? На совесть… Но я и занимаюсь им, не сачкую. И все бы ладно, да вот поди ж ты – приходится оглядываться на нее – на собственную судьбу. Тащится сзади шавкой, прикладывается носом к штанине, принюхивается и пугливо останавливается или шарахается в сторону, встретившись с твоим пренебрежительным взглядом. А чего она тащится за тобой – куснуть целится да не решится?.. Совсем не страшная вроде – моська жалкая, пни – рассы—плется на истошный визг, а бог ее знает, что у нее на уме. Вот и оглядывайся…»

***

Контора Щеглова, располагавшаяся в нескольких километрах от не отличавшегося экологическим благополучием рудника, утопала в зелени между двух озерков, окаймленных веселым разнотравьем вперемешку с сосновыми и березовыми рощицами. И в унисон с этой тихой благодатью степенно возился населявший ее чиновный люд. С глубоким чувством собственного достоинства, плавно, как фрейлина голубых кровей, спускалась вниз по лестнице, чуть касаясь рукой перил, изящная брюнетка средних лет с пышной замысловатой прической. Сложив на грудь тройной подбородок, чинно прошастал в туалет невозмутимый толстяк в распахнутом пиджаке, с блестящими от бесконечного ерзанья на стуле штанами.

Директора на месте не оказалось. Он должен был появиться через час-другой. Главный инженер смотался в столицу. Чтобы не терять зря времени в ожидании директора, Дмитрий заглянул в планово-экономический отдел за предварительной информацией о положении на руднике. Но получил от ворот поворот. Сухой, морщинистый начальник отдела, не отрываясь от бумаг, вежливо объяснил, что без указания директора он никаких сведений дать не может.

– Почему это вдруг? – не понял Дмитрий.

– Таков порядок.

– Но его же нет. Когда еще он прибудет… Зачем же все замыкать на нем?

– Ничего не знаю. Когда прибудет, тогда и будем разговаривать. Если поступит от него указание.

– Хм… А если бы его совсем не было? Ну заболел бы, например, в больницу надолго слег – тогда как? В палату к нему пришлось бы идти за разрешением? – сыронизировал Дмитрий.

– Тогда бы за него остался главный инженер, – бросил на него хмуроватый взгляд начальник отдела.

– Ну, а если бы главный, как сейчас, в командировке был? – не унимался Дмитрий.

– Ну, не знаю уж… – сдвинул тот брови, – не мое дело.

Стало ясно, что, хоть стреляй его, ничего больше от него не добьешься. Сунулся в пару других отделов – тоже ссылаются на субординацию. Пришлось терпеливо ждать директора.

– Что у вас за порядок странный заведен? – спросил, проходя вслед за ним в кабинет. – Ни к кому не подступишься, все, как на сверхсекретном производстве, без вашего специального указания не желают называть ни одной цифры, ни одной фамилии.

– А вам он не нравится – такой порядок? – внимательно глянул на него Щеглов.

– Да как сказать… В первую очередь вам лично он должен бы не нравиться. По меньшей мере нерационально расходуется директорское время – приходится отвлекаться на мелочи. Ну хорошо, мы, из области, раз в год, а то и в два к вам явимся, а районные газетчики? Они же, наверно, то и дело вас теребят разными вопросами. То, что могли бы сказать другие, они вынуждены узнавать у вас. А вам ведь все равно приходится, наверно, вызывать к себе тех же специалистов, с бумагами или без них. На то ведь они и специалисты, чтобы знать что-то лучше, чем вы.