Иван Державин - Звезды, которые мы гасим. Эхо любви

Когда он очнулся, то увидел, что сидит на земле, прислонившись к забору. Галка выжимала платок. Броня колдовала с пуговицами на его рубашке.

– Классно ты его уделал, – улыбнулся Борис. – Он так и не очухался, как следует до моего появления. Теперь ему нет смысла жениться.

Андрей с трудом поднялся. Голова кружилась и, казалось, распухла до размера бочки.

– Кто меня ударил и чем? – спросил он, еле ворочая языком.

Броня говорит, что очкарик булыжником. Я увидел тебя уже стоявшим на коленях.

– Как это… на коленях?

– Видел, как молятся: лоб в землю, зад в небо? А он, этот тип, которого ты двинул, стоял согнувшись над тобой. Пейзаж был редкий. Ты ему молишься, а он тебе зад целует.

5. Андрей все же уговорил Бориса не провожать его, и на «Комсомольской» они расстались. Борис и Галка поехали дальше, а он с Броней пересел на электричку. То, что она живет в Удельной, в трех остановках от его платформы, было для него приятной неожиданностью.

Всю дорогу он болтал. Броня больше слушала, смеялась и часто поглядывала на повязку на его голове.

Несмотря на ее мольбу уехать скорей домой, он вышел из электрички вместе с ней. Они прошли с десяток темных закоулков и наконец подошли к двухэтажному деревянному дому с вывеской «Общежитие».

– Здесь я живу, – сказала Броня.

По ее голосу он понял, что она стыдилась этого. Сделав вид, что не обратил внимание, он взгляну на часы. Было без четверти час.

– Последняя электричка уходит через полчаса, – сказал он. – Здесь можно где-нибудь присесть?

– За общежитием есть беседка. Иди к ней, а я сбегаю за йодом.

Беседка, непонятное сооруженье на трех столбах, сплошь обвитая засохшими вьюнами, оказалась довольно удобным и теплым местом. Декабрьская ночь была чуть морозная и безветренная.

Вернувшись и смазав йодом ранку, Броня села поодаль от него на скамейке. Он расстегнул пальто, пододвинулся, прикрыл ее и обнял за плечи. Она вздрогнула, но не возразила. Ему стало вдруг хорошо-хорошо. Он сел поудобней, положил голову на мягкое плечо девушки и почувствовал, что вот-вот уснет. Броня сидела так тихо, что даже не слышно было ее дыхания.

Он осторожно повернул ее лицо.

Вдруг она прижалась к нему, ее губы раскрылись. Натиск был настолько бурным, что у него перехватило дыхание. Черт возьми! Такого с ним еще не бывало.

Броня резко отстранилась и, проглотив его взглядом, не то то сказала, не то спросила:

– Ты хороший.

– О, да, это правда, хотел сострить он, но сказал:

– Ты лучше. Кто ты:

– Не надо ни о чем спрашивать. Главное, что мне сейчас хорошо с тобой.

Ей-богу, ему тоже было не плохо. Ее голова лежала на его груди, а лицом он зарылся в ее волосах.

Так они едва не просидели отведенное расписанием время. Он неохотно поднялся. Броня тоже встала. Она была, как слепая.

– Какой у тебя номер комнаты? – спросил он.

– Двенадцать. Придешь? – обрадовалась она.

Он чмокнул ее в щеку и резво зашагал по безлюдной улице. По сторонам темнели частные дома. Собаки, обрадованные поводом полаять, свирепо лаяли. Он дошел до поворота налево. Дальше нужно было идти до трансформаторной будки и еще раз повернуть налево, как он и сделал. И уперся в высокие ворота. Вернувшись быстро к будке, он огляделся. Дорога, ведущая к Броне, дорога к воротам. Чуть поодаль виднелся еще один переулок. Недолго думая, он побежал к нему. До электрички оставалось семь минут. Переулок был явно незнакомый, но он все бежал по нему. Вдруг он стал спускаться вниз и уткнулся в пруд. Ни вправо ни влево дороги не было. Вот это фокус. Совсем рядом за прудом прошла электричка. Отчетливо было слышно, как она остановилась и, дав сигнальный гудок, тронулась.

Он постоял в раздумье и побрел в направлении гудка. И тут увидел беседку. Броня по-прежнему сидела в ней.

– Ты зачем вернулся? Зачем? – испугалась и обрадовалась она.

6. О том, чтобы он влюбился, не могло быть и речи. После Вильки он решил, что с него хватит.

Но несколько вечеров, проведенных с Броней, он мало чем отличался от влюбленного и не скупился на ласку. А о Броне и говорить было нечего. Такой нежности, такого шквала страсти он еще не встречал, хотя дальше поцелуев у них не заходило, потому что местом свиданий была все та же беседка. Броня была не Вилька, которая могла, где угодно.

Как-то они возвращались поздно вечером из театра. Едва электричка тронулась, Андрей сразу почувствовал, что с Броней творится что-то неладное. Она притихла, как-то сжалась, отвечала односложно. Наконец он увидел, что сидевший напротив них парень в упор смотрит на нее. Он был старше Андрея, с большим горбатым носом, его волосы были уложены ровными грядками. Андрея поразила резкая перемена в выражении его лица, когда он перевел на него выпуклые глаза. Они презрительно сощурились, и на вышколенном лице появилась брезгливая улыбка. Андрей почти прочитал его мысли: «И с этим дерьмом ты связалась».

Броня резко поднялась и, взяв Андрея за руку, проговорила:

– Перейдем в другой вагон.

Чувствуя серьезность положения, он послушно пошел за ней, хотя вовсе не хотел этого. Уж очень ему хотелось еще раз помериться взглядом с этим наглецом. И все же он обернулся. Горбоносый сидел, низко опустив голову.

Обычная история, почти весело подумал он. Бросила козла, вот он и мечет икру.

– Это мой муж, – сказала Броня, когда они перешли в другой вагон. Он был почти пуст.

Он поежился, словно похолодало, и поднял воротник пальто. Стало тихо-тихо, как если бы электричка остановилась тли заложило уши, только слышался тихий плач. Плакала Броня. Он понимал, что нужно успокоить ее, сказав что-нибудь, потому что нехорошо, когда рядом плачут, но продолжал сидеть молча.

А кто пожалеет меня, думал он. Когда же я, наконец, встречу нормальную? То бляди попадаются с ангельскими глазами, то чужие жены. Встречаются же кому-то еще не успевшие поднатореть в любви с другими. Но только не ему.

Не переставая всхлипывать, Броня заговорила:

– Когда отец разбился, он был летчиком… мать отвезла меня к ба, мне было три года… а сама с отчимом уехала в Польшу и за четырнадцать лет прислала лишь два письма… Первый раз я увидела ее в позапрошлом году, они приехали и увезли меня с собой… Там я увидела своего родного брата… мы подружились… только я скучала по ба. Может, я бы осталась там, но отчим стал приставать ко мне, мать возненавидела меня и выгнала из дому… как собаку…

Он достал платок и подал Броне. Она взяла его, высморкалась.

– Он, Марк, увидел меня сразу, как только я вернулась, и стал уговаривать меня выйти за него замуж… Я не любила его, он приезжал с отцом и матерью… правда, его матери не нравилось, что я не еврейка, а бабушке не нравился Марк… Но отец уговорил их обеих, и ба даже стала настаивать… Говорила, что отец у Марка известный юрист, сам он заканчивает институт, тоже будет юристом… говорила, что мне будет легко с ним, у меня все будет… все, что я захочу, и я поступлю в институт, в какой захочу при таком отце. Я все равно не соглашалась. Марк привозил своих друзей, девчонок, у него своя машина, и однажды они уговорили меня… увезли к кому-то на день рождения, напоили какой-то гадостью… Уже потом я узнала, что никакого дня рождения не было… Я убежала оттуда, хотела броситься под поезд, долго болела.