Дарья Матрохина - А завтра – конец…

– То есть, вы имеете ввиду, что всё это время мы все, всё население земного шара, были безумными изобретателями? Но, как же тогда великие открытия? Теоремы, тождества, формулы?

– Это сделали те, кто сохранил разум. Остальные жили как животные и, если бы никто ничего для них не сделал, вообще не заметили бы разницы. Они и сейчас беспокоятся только потому, что некому ими управлять.

– Подождите. Вы сказали, что теперь пелена спала с ваших глаз и вы поняли, что совершили. Но, если люди все поголовно – глупцы, как они могут что-то осознать?

– Ими стало некому управлять и они начали беспокоиться.

– Всё равно не понимаю. И зачем вы это говорите мне?

– Вы пережили нашествие вируса и не сошли с ума. Возможно, ваш разум слишком силён, чтобы болезнь смогла его одолеть. Поэтому я и пришёл сюда: тех, что может управлять, осталось слишком мало. А сейчас они нужны как никогда.

– Но я не умею управлять. И вообще: всё это больше похоже на бред. Атлантида, вирус, уровень интеллекта… Выжили только те, кто готовился к этому всю свою жизнь. Я, Ника…

– Я понимаю вашу печаль. Но эта девушка жива, просто она уже откликнулась на зов.

– Что? «Откликнулась на зов»?

– Кроме всего прочего, заражённые обладают одним редким даром: они зовут того, кто мог бы ими управлять. Они нуждаются в нём. И, чем умнее человек, тем сложнее ему противиться зову. Ваша подруга была стойкой и она ждала, пока у неё не кончились силы. Однако, сейчас на этой территории слишком много тех, кому нужна помощь. Страшно представиться, но в последнее время без них она, наверное, чувствовала почти физическую боль. Но сейчас всё в порядке. Я видел её, когда шёл сюда: она строит деревню и собирается обучать заражённых. Это странно, но она, судя по всему, надеется восстановить их разум. Так что вам тоже недолго осталось. Скоро те, кому нужна ваша рука, позовут вас.

– Кто вы?

– Никто.

– Как это?

– Меня нет, я просто ищу своих подчинённых, которых потерял много лет назад…

Вернувшись домой, Бубен долгое время приводил себя в порядок к душе: в голове не укладывался весь бред, что ему наговорил старик. Управлять? Он ещё мальчишка, и совсем не умнее остальных. Какое ему управление? Да и кто согласится его терпеть?

Он зло хлопнул по выключателю, погружая комнату во тьму и шагнул к кровати. Издалека донесся тоскливый вой на одной ноте, который перешёл в песню. Она гласила: «Ты нам нужен. Мы – умираем»…

Голоса звучали в голове постоянно. Первую неделю он их почти не замечал, потом стало сложнее: стоило спуститься в подвал и виски взрывались болью, голоса превращались в крики. Он бродил по территории кругами и пытался себя занять, но, как назло, под руку не попадалось ничего подходящего. Всё, что нужно было сделать, он сделал давным-давно. Куры исправно неслись, овощи росли, генератор работал, вода подавалась из скважины без проблем – весь мир ополчился против него.

Потом стало легче: голоса стали звучать громче, но не так настойчиво. С удивлением Бубен понял, что не он один сомневается в подобном выборе. Среди монотонного «Ты нам нужен» появилось «А ты справишься? Сможешь нам помочь?». Было немного раздражающе, но он удержал себя на месте: они имели право сомневаться в выборе природы, он же четырнадцатилетний мальчик. Сам он себе и своё собственное хозяйство не доверил бы, не то что жизни людей. Пусть даже и заражённых.

И вдруг… голоса исчезли. В тот самый момент, когда он начал потихоньку сходить с ума от этого монотонного повторения, голоса стали тише. А потом и вовсе начали пропадать.

В конце месяца он уже мог спокойно спать, а иногда даже подолгу работать в подвале. Голоса звучали с каждым днём всё тише, никто больше не рвался у нему в подчинение. И он вздохнул спокойно. Но, как оказалось, слишком хорошо – тоже плохо…

Иногда в его сознании ярким образом вспыхивали видение кровавого города, который оказался не готов к вирусу и поневоле приходил вопрос: сколько людей, умных и сильных, оказались не в том месте и не в то время? Он вряд ли превосходит своих сверстников, однако он не только смог выжить, но и нашёл максимально безопасное место. Что помогло ему? Интеллект или банальное везение?

Вечерами он садился на кровать и пытался представить, что находится дома. Что сидит на кровати, в окне горит уличных фонарь, там, далеко-далеко от него, кто-то работает на заводе, кормит кур и налаживает генератор. И этот кто-то будет вынужден завтра встать в пять утра и проверить состояние корма. И что, стоит ему устроиться, как дверь тихонько откроется и войдёт мать, в своём привычном голубом халате, с которого давным-давно пропали все цветочки. С маской на лице, она выглядит немножко смешно, и он будет удерживаться от смеха, пока она станет целовать его на ночь. Потом он заснёт и не будет перед сном думать ни о чём, кроме завтрашней контрольной по математике и Ане из параллельного класса с её золотисто-рыжими косичками и голубыми глазами.

Но потом он представлял, что никогда бы не познакомился с Никой, не ехал бы с ней по ночным дорогам, слушая «В мире животных» и жуя гематоген, и чувствовал странно сожаление. Потому что тогда он не смог бы повзрослеть, потому что мать защищала бы его от всего мира со свойственной ей активностью.

Жизнь с матерью никогда не была похожа на сказку. Требовательная и порой агрессивная, она растила двух своих детей, лелея их, как единственное воспоминание о браке. И пусть сестра была подозрительно похожа на соседа и совершенно не похожа на отца, Бубна это никогда не волновало. Он доверял словам матери безоговорочно, и это ни один раз выручало его в самых опасных ситуациях.

Когда он родился, отец воевал на границе, поэтому на фотографии на фоне роддома с кульком в руках стояла только мать. Выданная ещё деду квартира рядом с автобусным депо, где тот и работал, регулярно бралась штурмом представителями многочисленных религиозных организаций, сект и благотворительных сообществ. Бубен много раз думал, что будь дома в такие моменты отец, на двух посмертно возведённых в ранг великомученика стало бы больше, потому что он не терпел любых общин, которые предусматривали денежный взнос. И самым первым воспоминанием мальчика стал тот момент, когда мама, плача, требовала от отца пойти с ней в церковь. Чем закончилась та ссора – он не понял, потому что отец в течении недели собрал вещи и снова отбыл в горячую точку.

А через пять лет появилась Света – мамина любимица, которая должна была оживить жизнь родителей, потому что «старший уже вырос, сам со всем разберётся». Однако рождение второго ребёнка не прошло для матери бесследно: от былой стройности не осталось и следа, а некогда изящные черты лица начали расплываться. Старый халат пришлось выбросить и купить новый: голубой в розовый цветочек, который после первой же стирки полинял и сел, отчего все последующие годы натягивался на животе женщины, устало склонившейся над бумагами. Его мать могла бы сидеть дома с зарплатой отца, но она всё равно регулярно отводила их с сестрой в садик, а сама бежала «по делам», откуда являлась всегда неизменно злая и резкая. Все получаемые деньги она спускала в модном салоне красоты, где мастер обещал «двадцатилетнюю юность». Получилось бы у него или нет – Бубен не знал, потому что однажды мать пришла домой взбудораженная, быстро собрала вещи и запихнула их с сестрой в такси. Пока они ехали, она прижимала Свету к себе и всё причитала, что «как же так, сразу», и молилась. А он смотрел в окно, где разворачивались первые моменты кровавой драмы, вынудившей его покинуть город.