Геннадий Мурзин - Страсти людские. Сборник любовных историй

Сразу после ноябрьских праздников пришла зима и принялась за местных обитателей не на шутку. Тут тебе сразу мороз под двадцать, снегопады, длящиеся по двое-трое суток к ряду, ветры, сбивающие с ног, и, как следствие, метели, за ночь наметающие огромные сугробы.

Долго на Урале тянется зима, но и она, постепенно отдавая весне одну позицию за другой, уходит с первой капелью. Сходит снег, солнце показывается чаще и чаще, теплеет, проступает на взгорках первая трава, а после майских праздников и обычных в это время кратких похолоданий набухают почки на деревьях, появляются слабенькие изумрудные листочки.

Пробуждается от долгого сна природа, а вместе с нею и продолжают крепнуть чувства между людьми. Кипит в жилах кровь и все время чего-то хочется. Множится жизненный потенциал, энергетики – хоть отбавляй.

На строительстве фабрики снова аврал, точнее – он и не заканчивался. На площадках по-прежнему шумно и суетно. Лозунги, правда, поменяли. Прежде – призывали ознаменовать 50-летие Великого Октября новыми трудовыми свершениями. И что? Юбилей позади, а где ж свершения? Они были, но, как водится, на бумаге, в воображении партийного начальства и верных, готовых служить хоть самому дьяволу, борзописцев.

Пятого ноября на фабрике состоялось закрытое совещание партийно-советского руководства стройки, города и области. Обсуждался один вопрос: что делать с обещанным «подарком»? Имелся в виду пуск первой очереди. Все понимали, что не готовы рапортовать, но желание было так велико, что без особых возражений с чьей-либо стороны (даже заказчик молчал в тряпицу) решили на другой день, вечером провести митинг, потом осуществить пробный пуск первой очереди, продемонстрировав всем гостям, которые съедутся, тот самый обещанный «трудовой подарок» десятитысячного отряда строителей.

Понятие «первой очереди» довольно растяжимо и о его конкретных параметрах мало кто осведомлен, поэтому и был простор. План такой: митинг провести в дробильном корпусе, как наиболее приспособленном для демонстрации «успехов»; к шести вечера подъедут два груженых асбестовой рудой «БелАЗа», опорожнятся в бункеры; последует команда секретаря обкома партии и начальник стройки включит рубильник одной из камнедробильных установок (та, которая больше других готова к демонстративной работе); потом включится один из шести транспортеров, способных двигаться, и по его ленте измельченная руда пойдет в сторону первой перегрузки.

Секретарь обкома партии Яков Рябцев обернулся к управляющему трестом и Евгений Плоткин угодливо вскочил, склонившись в ожидании вопроса.

– На пару минут вас хватит?

– Так точно, Яков Семенович, – по-военному отрапортовал Плоткин. – Оборудование выдержит.

Больше вопросов у присутствующих не было. Впрочем, не совсем так. Перед закрытием закрытого совещания встал со своего места Виктор Орехов, не обращаясь конкретно ни к кому, задал свой вопрос, который, видимо, его сильно волновал.

– Но ведь первая перегрузка не готова к приему рудной массы… Даже стены не до конца смонтированы, а оборудование вообще… И камнедробильные мельницы в первом корпусе подключены по временной схеме… Не прошли положенных испытаний… Первая силовая подстанция также может не потянуть… Может выйти из строя… Что тогда?

Секретарь обкома КПСС Яков Рябцев и управляющий трестом Евгений Плоткин хмуро уставились в сторону начальника комсомольского штаба, потом обменялись между собой многозначительными взглядами, и вопрос Виктора проигнорировали.

Такое пренебрежение Виктора покоробило. Он же дело говорил, по существу… Почему так?..

В коридоре его остановил комсорг ЦК ВЛКСМ Алексей Булдаков.

– Не стоило, да-да, не стоило, – заметив недоумение в глазах Виктора, добавил. – Вопрос большой политики. Там, – он показал пальцем вверх, – принято решение… Тут – большая политика. Значит, не нашего ума дело.

Виктор готов поспорить, но у него сейчас не то настроение.

Шестого ноября, в канун юбилея, митинг рабочих и служащих состоялся и прошел без сучка и задоринки. Схемы подобных мероприятий отработаны до мелочей. Были речи, в том числе представителей рабочего класса, рапортовавших об успехах, было перерезание красной ленточки у входа в камнедробильный корпус, звучал духовой оркестр, торжественное, под прицелом телекамер, включение рубильника, аплодисменты, размахивание разноцветными флажками и крики «ура».

Вечером цвет общества приглашен во Дворец культуры, на торжественное собрание, где конечно же, вновь шумные аплодисменты по поводу «трудового подарка», а потом, для самого узкого круга в ресторане – банкет, где много вина и закусок.

Виктор имел приглашение, но на одно лицо. Валентина, услышав от него новость, спросила:

– Пойдешь?

Девушка спросила так, что Виктору стало ясно: она не хочет, чтобы он пошел. И Виктор не пошел. Он не пошел не только потому, что не хотел оставлять любимую девушку одну, а еще и потому, что (честно говоря, это вторично) не горел желанием еще раз участвовать в дурно пахнущей комедии, слушать лживые речи штатных ораторов. Он никого не осуждал, но самому в этом участвовать? До сыта хватило того, что происходило на стройке.

На другой день, колонны демонстрантов на площади областного центра несли транспарант: «Славные строители пообещали и слово сдержали: есть первая очередь асбестообогатительной фабрики!»

Журналисты еще долго захлебывались от восторга, описывая торжественный момент пуска первой очереди. А ведь все они отлично знали, что никакого пуска на самом-то деле не было, что они стали очевидцами самой обычной советской показухи.

Отвечая на вопросы специального корреспондента «Комсомольской правды» Егора Смехова, Виктор сказал о «пускании пыли в глаза», однако в опубликованном отчете на сей счет не было даже упомянуто. Зато присутствовали в большом числе примеры «безудержного трудового энтузиазма советской молодежи». Читая, Виктор качал головой и недовольно хмыкал: нет, не мужик Егор, не мужик, хотя и слывет в журналистской среде принципиалом; напрасно он, Виктор, разоткровенничался.

Виктор и Валентина этот вечер провели на концерте художественной самодеятельности, а потом посидели в кафе. Им было хорошо вдвоем.

Провожая до общежития, Виктор (он отлично помнит) впервые отважился и поцеловал девушку. Валентина, вовсе не ожидавшая такой прыти, отталкивала, но легонько, кажется, нехотя. От нее Виктор пока ответного поцелуя не дождался.

Потом, до закрытия общежитских дверей, они стояли и смотрели друг на друга. Сверху их посыпал не то дождь, не то снег, не то снежная крупа. Возможно, все сразу. Они не обращали внимания. Они молчали, хотя многое могли сказать друг другу. Они были счастливы.