Валентина Жукова - Исповедь близнецов. Книга 3. Альбатрос

– Ладно, уж тебе ближний, дальний, все свои. Спела бы что-нибудь нам, Варенька. Я хочу тебя спросить, а если не получится из тебя профессиональной певицы, ведь уже детки оплели тебя со всех сторон. Вокал, девочка, серьёзная профессия, его надо изучать в консерваториях, милая моя, а у тебя хвост длинный.

– Я понимаю. Дело не в том, что хвост, а в том, что заочного обучения на вокалиста нет. А мне ведь на них пахать да пахать требуется теперь.

– Гляжу я на тебя, ты сама со своими мыслями справляешься, и всё-таки, к примеру, если не получится? Что, так и будешь вкалывать по рабочей сетке?

– Я так не думаю. Мне очень нравится быть журналисткой.

– О-о-о, девочка моя, куда ты прыгнула. Журналисткой быть надо сначала до поступления в журфак, знать иностранный язык на общеобразовательной основе.

– Я английский язык учила в пятом, шестом и в седьмом классе, и дополнительно в седьмом немецкий изучала. И теперь без запинки читаю и перевожу некоторую мелкую периодику.

Было видно по глазам Варвары, что голова её немного захмелела.

– Ну, ты даёшь, Варюха, и как?

– А что, как? У меня самые отличные предметы были, это физкультура…

Павел Иванович смеётся над Варькой до икоты.

– Что вы смеётесь до визгу? Выслушайте сначала собеседника, а потом ржите.

– Я весь внимание, слушаю.

– Так вот инглиш и немец у меня шли на пятёрку, русский язык и литература тоже на отлично и плюс физкультура.

– Ты уже говорила про неё. Тебе сейчас, пора быть, нештатным корреспондентом.

– Ага, я уже один раз попыталась; только-только минуло семнадцать, аж до прокуратуры дошла.

– Расскажешь, как это получилось?

– Долгая история, не теперь.

– Ну тогда спой что-нибудь.

– Что-то мне сегодня не до песен, Павел Иванович, ей-богу, правда; мне пришло в голову – уволиться.

– Ну, вот, опять двадцать пять. Ты что, Варя, зачем опять увольняться? У тебя теперь всё идёт на лад. На работе справляешься, с детьми всё в порядочке, в детский садик в старшую группу пристроенные, что ещё нужно тебе? Жениха я уже присмотрел тебе, пока не покажу. Пусть сам даст знать о себе.

– Я приблизительно догадываюсь, кто он. Не пройдёт номер. Он женат, а с женатиками у меня дело не построится, да притом – это мой двоюродный или троюродный брат.

– Этот музыкант, что ли?

– Он самый.

– Да можно поверить. Ваше музицирование показывает на близкую родню; надо же, как выдают гены? Когда вы узнали друг о друге?

– Во время репетиций, откуда, кто ты, чья ты. Так и развязали узелок пуповины родственной. Да притом, что не позволит Сергей найти другую половину, пока я рядом живу или в одном посёлке. Вы же не станете меня охранять дённо и нощно. И вообще, что за мысли настигли, выдать меня замуж. Я от этого ещё не обсохла. Мне противны все мужики.

– Само собой разумеется, а со стороны не скажешь, со всеми приятно общаешься, улыбаешься всем.

– Разве я на бульдога похожа? Вам лично надоест угрожать ему милицией. И я сама против того, чтобы его спрятать в каталажку. Пусть живёт себе на здоровье свободным. Он ведь сиротой вырос.

– Значит, ты жалеешь ещё его.

– Да нет, конечно, жалость – это сестра призрения. И в тоже время, я не за то, чтобы об мужиков жёны вытирали ноги. Я придерживаюсь свободной формы от обеих сторон. Не ужились, значит, по мировому надо разойтись и не мешать друг другу. А он ведь не понимает этого. Вчера опять пришёл и такое при детях устраивал.

– Бил?

– Насиловать пытался, мучил при детях.

– Вот изверг, надо что-то делать с ним.

– Ничего не надо с ним делать. Ничего, я вам приказываю. Ничего!

– Уехать хочешь от него, значит.

– Да, хочу, и не только.

– Куда?

– Между нами говоря, на Усть-Илим.

– Он детей так просто не отдаст.

– Вы, думаете, они ему нужны? Нет. Ему я нужна. Он теперь боится только одного, чтобы я его не оставила на произвол судьбы. Его от женщин уже тошнит; хочет наладить отношения со мной. Я – нет! И ещё скажу вам новость. Если зверь меня съест, куда детей потом девать? И не только это. Мне музыкант сделал предложение, я чуть не лопнула от смеха.

– Рассказывай.

– Он говорит: давай, женим твоего Сергея. На ком? Спрашиваю я.

– Тебе-то какая разница на ком? Главное, чтобы он от тебя отстал.

– Есть, говорю, не только разница, есть ли смысл его женить, если женишь его, как на той, что в копне валялся, когда я рожала.

– Жалеешь ты его, жалеешь, он мне говорит: не будешь реветь белугой?

– У него путного костюма, как для жениха нет.

– Я на время сватовства своим нарядом пожертвую.

– Что ж ты так его довела, что он без костюма и туфлей остался? Вроде бы на тебя это не похоже.

– То-то и оно, что никто не поверит; придите домой, я вам покажу его рубашки, около восьми штук, костюм, и дату их продажи. Вы обомлеете от увиденного зрелища. Бригадир тракторной бригады вытаскивал тужурку из-под ж… прости господи меня. Неделя как была купленная. Разве это не насмешка над женой? А рубашки все то надорванные, то в крови, то без пуговиц, а одна так вообще без ворота осталась.

– Ты говоришь, он драться не любит.

– Да, не дерётся с мужиками, зато брата выручает рубашками, друзей.

– Ну и что ты? Согласна выдать его замуж?

– Да хоть к чёрту на кулички, лишь бы с глаз долой. Устали мы от него; даже дети и то просятся уехать обратно к другой родной бабушке. Как только кто-то постучится, так они сразу за меня прячутся, либо на кровать под одеяло, говорят, чтобы глаза не видели. Нет, нет, уеду я отсюда, и как можно скорее, не то ещё зверь не оставит в наследство маму детям.

– Чего ты так забеспокоилась за зверя?

– Иду вчера по лесу, по тропинке, в руках баночка с фитилём и соляркой. Только поднялась на бугор от дома; смотрю человек, согнувшись, стоит. Я ближе подхожу, спрашиваю его: «Вам плохо?» Он молчит. Я опять спрашиваю: «Вам плохо?» Вдруг, этот человек резко развернулся, да, как рявкнет грозно. Резко опять развернулся и давай, что-то рыть в куче. Я как заору на всю тайгу. Тогда медведь тоже рявкнул и почесал в лес. Да так быстро он удалялся, что я почти ничего не могла понять, что со мной произошло. Слышу, сзади разговор, шаги человека, кажется, женщина шла с лампадой, как у меня керосиновой. Я остолбенела. Она меня спрашивает: «Что, Варвара, тяжело в гору шагать?»

– Да, так точно, вчера или позавчера такое было, – подтвердила рассказ Вари женщина, живущая с ней на одной улице с краю. – Я тоже как закричу от испуга, хотя я не видела зверя в лицо, но по куче муравьиной мы с ней определили: муравьи не успели одуматься от варварского нашествия медведя. Я тут же молчком развернулась, а потом бежать решила, что есть мочи назад, домой. А Варька, к моему великому удивлению, как ни в чём не бывало, пошла на смену. Представляешь, Варенька, я из-за тебя всю ночь не спала. И ведь спросить-то не у кого было о тебе. Все буровые вышки стоят намного дальше друг от друга и дороги разные, я имею в виду, тропы. Я такую ужасную картину представляла о зверстве животного с тобой. Так и думала, мстит теперь медведица за мужика своего, которого убили в деревне прошлой осенью.