Array Сборник - Ялос-2016. Сборник Ялтинского международного литературно-музыкального фестиваля

Если мне тяжело и тоскою мне душу сожмёт,
выйду я на балкон: резвых ласточек носятся стаи,
пчёлы падают в банку, где золотом светится мёд,
и жужжат от испуга, но вылететь сил не хватает.

Так и мне не хватает той пушкинской лёгкости в стих,
той силищи его, что влечёт нас к рифмёшкам, как сводня;
я вчера развлекал двух приезжих симпотных чувих,
да, видать, перебрал, потому и тоскливо сегодня.

Гляну вправо: Ай-Петри видна над горой Могаби,
воробьи под балконом затеяли шумную свару…
С летним днём разыграю я, видно, нехитрый гамбит,
принеся ему в жертву прогулку с утра по бульвару.

Нагуляюсь ещё! Лето в Ялте не знает конца!
Взглядом дворик с балкона влюбленно и нежно окину:
баба Маня на лавке сидит целый день у крыльца
и подружкам моим что-то шепчет ехидное в спину.

За аллеей, за сквером ворчит незлобиво прибой,
рядом с банкою мёда слегка перезревшая груша,
обнажённых девиц предлагает шикарный «Плейбой»,
и бокал «Каберне» расслабляет зажатую душу.

Что ещё тебе надо? Чего не хватает, балбес?
Ну, какое такое себе напридумал ты горе?
В этом городе столько высоких и чистых небес!
В этом городе столько бескрайнего синего моря!

По бульвару гуляют счастливые люди вполне,
я тоску забываю, я полон и силы, и планов…
За аллеей, за сквером по летней весёлой волне
яхта славно летит, чуть касаясь верхушек платанов…

Прогонистой волны удар косой о буны,
шум пены, брызг картечь, медуз под пирсом рать.
Здесь прежние вожди на праздниках с трибуны
такую чушь несли, что стыдно вспоминать.
А в маленьком дворе росли каштаны, пальмы,
хурма, инжир, айва, мускат на крышу лез;
и чтобы лучше скрыть от глаз чужих печаль, мы
умели пошутить по поводу и без.
Когда развал страны стал фактом, было горько,
шторм, помню, и тогда с надрывом в буны бил,
и местный дурачок тянул ладошку: – Борька! —
потом пускал слюну: – Я Ельцин! – говорил.
Всё рушилось тогда: работа, дружба, связи,
не всякий мог понять причин и следствий связь,
и кто-то лез в князья, как говорят, из грязи,
а кто-то из князей, как говорится, в грязь.
А в маленьком дворе каштан спилили, пальмы,
построили отель – он, видимо, нужней;
и чтобы лучше скрыть от глаз чужих печаль, мы
всё шутим, но шутить нам с каждым днём трудней.
Сейчас полно деляг: кидалы, бизнесмены;
высотные дома стоят, как ширмы, в ряд;
и в маленьком дворе на эти перемены
с растущим неприятием глядят.
Прогонистой волны удар не сдвинул буны,
я зря корил стихом прошедшие года:
и новые вожди вовсю с телетрибуны
нам на уши лапшу цепляют, как всегда.

Душевную снимая боль,
покинув стрессовые зоны,
я к озеру шёл Кара-Голь [5] Кара-Голь – «Чёрное озеро» (тюрк.). Урочище и небольшое лесное озеро на склоне горы Могаби, близ шоссе Ялта – Бахчисарай. ,
где чудо-юдо есть – тритоны [6] Тритон – хвостатое земноводное сем. саламандр, похожее на ящерицу. .

О, из каких дремучих эр
они, о ком поведал Плиний [7] Плиний (старший) – римский гос. деятель, историк и писатель, погиб во время извержения Везувия. Автор «Естественной истории» в 37 книгах (8-11 посвящены животным). ,
являют нам собой пример
рептилий грозных, ставших мини?

Со дна всплывали пузыри,
светилась гнилостно коряга,
и, что ты мне ни говори,
а смена обстановки – благо.

Тритон из ила всплыл ко мне,
взглянул на тающее небо
и, извиваясь средь камней,
исчез в траве, исчез, как не был.

А с ним исчезла муть обид,
цвели ромашки на поляне;
с каких немыслимых орбит
такие инопланетяне?

Как занесло их к нам? Зачем?
Что ни скажи, всё будет спорно.
Два карпа всплыли между тем
к поверхности воды озёрной.

И встали в метре от меня.
Кто на кого пришёл дивиться?
Ёж, торопливо семеня,
спустился к озеру напиться.

Мерцал экраном Кара-Голь,
мир добрым стал, а был несносен,
и звёзды жгучие, как соль,
блестели в кронах крымских сосен.

Вернулся я в родной бедлам,
я знал, свой день легко итожа:
есть Кара-Голь, и если вам
невыносимо, он поможет…

Забодали своею заботою,
замурыжили, как при колите.
Я по фене достаточно ботаю,
чтоб послать вас, да ладно, живите.

Что за мания гложет вас подлая?
Что за злоба в душе у вас плавится?
Стороной обхожу ваше кодло я,
но и это настырным не нравится.

За окном стонет птица полночная,
льёт фонарь тусклый свет на дорогу:
и опека мне ваша заочная
хуже очной, чесслово, ей-богу!

Я не знаю настырней советчиков,
кое в чём даже – радуйтесь! – вторю;
вы кувшин называете глечиком,
ну и добре, ведь я же не спорю.

Уживаются кошка с собакою,
воду, правда, не носим мы в сите,
и на мове неплохо я вякаю,
чтоб послать вас, да ладно, живите…

За мыс Монастырский заплыв,
ныряю над скальной грядой:
на свете есть множество див,
но главные все – под водой.
Вот стая кефалей, вот краб,
вот грота подводного мрак;
наверно, привыкнуть пора б,
а всё не привыкну никак.
Выходит из грота горбыль,
зубарь непуглив, как пижон,
я знаю, что всё это быль,
а кажется – всё это сон.
Медузы пульсируют в такт
дыханию моря, их путь
неясен… но нужен антракт,
пора от чудес отдохнуть.
И вдруг серебристый оскал! —
то рыщет лаврак, словно волк,
и я выхожу возле скал
под мерные рокоты волн.
Бакланы на скалах сидят,
безлюдно и глухо окрест;
когда здесь штормит – это ад,
подальше б от этаких мест.
Сейчас тишина. Полный штиль.
Любимейший час нереид.
И, стаю возглавив, сингиль [8] Сингиль – одна из разновидностей кефалей в Чёрном море.
несётся за мыс, в Партенит.

С Ай-Николы [9] Ай-Никола – «Святой Николай» (греч.) – куполообразная лесистая гора со срв. руинами: юж. и вост. склоны скалистые, ступенчатые. Возле Ореанды. к востоку видны Аю-Даг и Мартьян,
эти виды – в душе, я всегда припадаю стихом к ним,
и такие рассветы над ними, что даже Сарьян
спасовал бы, наверно, тибетские краски припомнив.

Возле сосен дольмены [10] Дольмены – мегалитич. сооружения в виде большого каменного ящика, накрытого плоской плитой. о таврах легенды хранят,
можжевельник живёт на откосах, отвесных прилично,
по тропинке Курчатова [11] Тропа Курчатова – тропа, по которой И.В. Курчатов неоднократно ходил и водил друзей на Ай-Николу. Используется как терренкур. можно вернуться назад,
где библейского возраста в скалах растёт земляничник.