А. Новиков - Сломанные души

– Понятно… «Ниву» мою возьмёшь. Я из неё прямо таки конфетку сделал. И двигло форсировал, и ходовую переделал. Везде незамерзайка залита.

– Спасибо, Суровый. Обязан я тебе. Ещё просьба есть. Если через месяц не вернусь, то с аппаратурой реши что ни то. Можешь продолжить работу, можешь распродать, на твоё усмотрение вообщем.

– Жёстко. Я в «Ниве» тайничок хороший сделал. А на днях мне ТТэшник предлагали. Мне без нужды, но могу позвонить, притаранят.

– Не нужно пока. Тянет за душу сильно. Такое у меня перед рейдами бывало, после которых двухсотые плодились. Но пока ничего определённого. Ну а при нужде… По нашим временам, стволом не обзавестись, только ленивый не сможет.

– Миш. Ты вот ещё что. Когда с маршрутом определишься, заскочи. У меня «братишки в полосочку», чуть не в каждом городе имеются, адреса, телефоны дам. Подмогнут ежели чего. Да и в «Союзе ветеранов» я вес имею. Шахеры-махеры, я с ними не кручу, но поднажать могу всегда.

Простившись с товарищем, Михаил направился в церковь. Отыскал попа, поздоровавшись, попросил его:

– Володь, дай мне адрес монастыря, где художница постриг принимать будет.

– Хм. Решился, всёж таки. Варей, отроковицу ту кличут. Репнина, фамилия ейная. Знатная фамилия-то. Это конечно до пострига. А опосля, обзовут Финифтерой, какой ни то…

– Заканчивай глумиться. козлобородый! Выведешь из себя!

Поп быстро оглянулся вокруг. Увидев, что вокруг никого нет, внезапно приосанился, высверкнул из под лохматых бровей колючим взглядом.

– Прикрой пасть, салажонок! Я в прошлый раз, подъёбки твои, молча выслушивал! А сейчас, уши оборву! Нахрен! «Рэмба» бля, доморощенный! И челюсть, сука подбери! Споткнёшься об неё, и головушкой стукнешься!

Мишка ошарашено таращился на преобразившегося попа, тщетно пытаясь произнести что-то членораздельное. Но вырывалось лишь какое-то мычание.

– Отомри! Засранец. Пошли уж, поговорим, если попал всё же.

Перед входом в храм, поп опять слегка сгорбился, одновременно выпятив пузо, и состроил масляный взгляд. Внутри шуршала одна из престарелых «завсегдатаек» церкви. Поп подошёл к ней, привычно сунул руку для лобзания, и сказал:

– Клавдея, ты тут закончишь когда, затвори всё. А мы с рабом божьим Михаилом, «поговорим о делах наших скорбных».

Через «офис», прошли в жилище, где проживал священник. Мишка, уже привычно, удивился контрасту. Жильё было обставлено по-спартански просто. Простой стол с парой стульев, шкаф для одежды, да солдатская койка заправленная «гробиком». На стене висела фотография, в траурной рамке.

– Михаил, ты пройди дальше, на кухню. Покопайся в моих закромах, и поляну накрой. Я пока переоденусь.

Мишка прошёл в следующую комнату, бывшую кухней и столовой. Опять та же простота и скромность. В углу натужно постанывал старенький холодильник. Открыв дверцу, Мишка не обнаружил внутри ни балыков, ни ярких заграничных этикеток. Обычный набор, скромного русского человека. В морозилке упаковки с котлетами и пельменями, на полках банки с соленьями, и пара бутылок обычной водки.

– Ну а чего же. Сказано, – поляну накрыть. Надо накрыть.

Поставил на стол несколько тарелок, навалил квашеной капусты, маринованных грибов, открыл банку тушняка. Выставлять стопки и бутылку не стал.

Открылась дверь, вошёл хозяин. Одет он уже был в старенькие треники и морской тельник.

– Ну молодец. Вынь из холодильника ещё банку с черемшой. Здесь она не растёт, мне её друзья из Забайкалья присылают. Омуль был ещё, но сожрал я его. Не утерпел. И водку выставь. Ты уж извини, дрянью всякой, сегодня угощать не буду.

Уселись за стол, налили по сто грамм.

– Ну что, Миш, давай по-настоящему знакомиться. Гвардии кап3, по-вашему, по-сухопутному, – майор. Владимир Никонов. Боевой пловец ТОФа. Сейчас конечно бывший, и капитан третьего ранга, и пловец, и Никонов.

Поп горько усмехнулся, чокнулся с Михаилом, выпил.

– А… – Хотел что-то спросить Мишка, но хозяин перебил его:

– Извини Миш, я понял о чём ты спросить хочешь. Но давай мою подноготную, мы с тобой потом ковырять будем. Ещё извини, что больше я говорить буду. Редко очень, мне по-человечески говорить доводится. Вначале о Вареньке. Она дочка моего бывшего командира, каперанга Репнина. Командир погиб в Южно-Китайском море, а я пока служил, помогал его семье. Варя с раннего детства рисовала, и в основном портреты. Странно они у неё получались. Вот живёшь с человеком бок о бок, работаешь вместе, отдыхаешь в одной компании. Нормальный вроде, обычный человек. Попадает он Варе на глаза, она портрет его рисует. Смотришь потом на рисунок, и понимаешь, а человечишка то, – дрянь. А на другой её рисунок посмотришь, и вроде тоже обычный человек нарисован, а понимаешь, что этот не сдаст никогда и спину прикроет. И главное, понять не получалось, как она это делает. Просто два хороших рисунка, а впечатления разные. И сама она не замечала разницы. Поначалу все думали, что ерунда это всё, мало ли что у ребёнка получается. Но когда ей лет пять было, несколько случаев, подтвердили правильность впечатлений от её портретов. После этого очень редко она стала реальных людей рисовать, всё больше сказочных и вымышленных персонажей. Ну а потом, когда ей лет 15 исполнилось, у меня жизнь верёвочкой закрутилась. И разошлись пути-дороги. Связи я с ними не терял, и вот 2 года назад, мама её письмо прислала тревожное.

Владимир прервался, обратился к Михаилу:

– Налей ещё по стопке. Если куришь, то кури, только форточку открой. Сам я давно не курю, но запах дыма табачного люблю.

Выпили. Основательно, по-мужски закусили. Хозяин продолжил рассказ:

– В письме писалось, что с сектой какой-то Варя связалась. Я разумеется подхватился, полетел в Новосибирск. Слава Богу успел вовремя, не успели её сильно втянуть. Побеседовал с ней. Понял, что мечется она. Предложил ей в монастыре пожить. Есть монастырь женский в Подмосковье, настоятельницей там моя хорошая знакомая, чистой души человек. Пожила она там, уверовала. Потом стала иконы рисовать, и росписи в церквях делать. Так и здесь оказалась. Много мы с ней разговаривали. Решила она постриг принять, а я её отговаривал. Не знаю поймёшь ли ты меня…

Третью рюмку, как и заведено, выпили молча и не чокаясь. Владимир продолжил:

– … Сейчас, это в порядке вещей. Вчера комсомольцем лозунги орал, сегодня в баптисты записался, а через день уже в церкви, лбом об пол бьётся. Только ведь нормальному человеку, такие вот виляния, как самому себе в душу плюнуть. Ладно. Отвлёкся я. Вообщем отговаривал, как мог. Тут ты появился. Понадеялся я, что и ты понастойчивее будешь, и она отвлечётся. Не сложилось. Она кстати, портрет твой нарисовала.

– А?…

– Не дам. И понимаю, что сказать хотел. Что дела были, не смог сразу придти. Так вот, за текучкой, зачастую и не успеваем мы что-то сделать. А это «что-то», возможно как раз и главным в жизни было… Ладно. Переходим к главному. Уехала она обратно в монастырь. Но не доехала. По пути, она хотела заехать ещё в одну церковь, иконы подновить, там её и перехватили.