Игорь Кротов - Чилима

– Максик, поехали! Я уже не говорю про тех девок – они пропали, это ежу понятно! Но и другие разбегутся, которых еще не успели размести!

– Сейчас дождемся Марка и поедем. Пара минут уже ничего не решит, – отозвался Макс.

Через свои очки, больше похожие на бинокли, он пристально наблюдал за сторожами, которые убирали территорию около будки. Пришел Марк. Макс посигналил сторожам; те открыли ворота, и мы уехали со стоянки. Первые минуты ехали, не проронив ни слова – ждали объяснений, а наш товарищ с ними не торопился. Он заговорил, только когда свернул на Океанский:

– Чем вы хороши, все трое? Тем, что все, что вам ни поручишь, вы или проебете, или поломаете! Один из вас хохол, один – еврей, а третий – мордвин, но втроем вы – самые настоящие русские богатыри! Я вас спецом послал в эту дыру, куда невозможно в принципе заехать, – во всяком случае, такому водителю, как Игорь! Но я знал, что вы тупо будете туда стремиться. Вы молодцы!

– Макс, а зачем тебе это надо было? – спросил Влад. Он не попадал на деньги и мог себе позволить просто полюбопытствовать.

– Эти сторожа у нас с Жекой, с которым мы стоянку держим, деньги воруют! Мы это знаем, но доказать не можем! Потому решили их подставить, машину чью-нибудь слегка помять в их смену! Вы подвернулись как раз кстати! На том месте, куда вы пытались грузовик загнать, Жека свой мотоцикл ставит! А этот «мираж», на котором вы фару разбили, – его телки, он с ней кататься уехал! Вернется и будет сторожей казнить! Он – мальчишка суровый! – план, на мой взгляд, оказался слишком сложным.

– Ты бы мне сказал – я бы эту фару просто молотком разбил! – в моем голосе проскользнули сомнение и усмешка.

– Игорь, нам нужно, чтобы ущерб был нанесен другим автомобилем, чтобы следы остались на гравии. В этом плане вы были на высоте! Жека только не планировал, что это будет корч его телки, а в остальном все очень удачно! – Макс радовался, причем очень бурно.

Мы редко видели его таким искренним. Вообще, он считал себя весельчаком, но его веселье было злым. Он постоянно кого-то стебал, высмеивал, вышучивал, придумывал людям и событиям какие-нибудь обидные клички и прозвища. Да – это получалось смешно, но недобро! Макс очень любил чужие оплошности, ошибки и мелкие неудачи. Его не радовало чужое горе – во всяком случае, виду он не подавал. Но если ты поскользнулся и упал, ударился лбом о перегородку или наступил в говно, и он узнавал об этом, у него надолго появлялся повод для хорошего настроения. Я не горел желанием знать, какие санкции они собирались применить к тем сторожам со стоянки. Мне не надо было платить – и это главное.

– Марк, а почему тебя списали с парохода? – мы уже приехали, и Очкарик искал место для парковки.

Сейчас самый подходящий момент прояснить этот вопрос.

– Игорь, это подстава! – Марк печально посмотрел на меня: ему показалось, такой ответ должен меня устроить.

– Марк, ты гонишь? Мой батя за тебя просил капитана-наставника из пароходства. Чтобы на такой пароход сесть, люди деньги платят, а ты моего старика убедил, что это он тебе должен! Что случилось?

– Я пал жертвой антисемитского заговора! – Марк готов был заплакать, но меня его еврейские уловки мало волновали.

– Ты же живой! – возразил ему Очкарик.

– Живой? – удивление, недоумение и скепсис звучали в вопросе, которым Марк ответил ему. Он пристально посмотрел на Макса и печально спросил. – А что толку?

– Тебе лучше знать! – Макс с трудом парковал свой большой автомобиль задом в горку. С третьей попытки ему удалось втиснуться между старенькой «кариной» и довольно свежим «блюбердом».

Влад, который собирался выскочить на волю сразу после того, как Макс остановится, вдруг повернулся к нам с переднего сиденья:

– Марк, что с тобой случилось? Давай быстрее рассказывай, меня же ждут!

– Давай уже, рожай! – а во мне и подавно закипало говно.

– Почему он на меня орет? – обратился Марк к сидящим впереди Максу и Владу за поддержкой. – Я не могу сосредоточиться!

– Давай, я тебе помогу, – я надавил Марку на ключицу (есть там, в ямочке у шеи, болевая точка).

Он флегматично крикнул:

– Ай!

– Гоша, ты его поломать хочешь? Из-за тебя тут торчим! Не трогай Марка, пусть говорит! – Владу не терпелось узнать, ждет его телка или нет, но он не мог уйти, не дослушав до конца всю историю.

– Тебя тут кто-то держит, Яцек? Иди, мы сами разберемся! – все меня раздражало в этот день.

– Заткнитесь все, кроме Марка! Владик, если тебе невмочь, то наваливай! А ты Колода, кто – Рэмбо? Что ты постоянно на людей кидаешься? – Очкарик раздраженно ставил нам на вид. – Марк, давай стартуй, не затягивай! Смотри, вон с Тихой уже срань натягивает, а мы еще гулять собирались!

– Я все время пытаюсь начать рассказывать, но вы постоянно мне мешаете! Макс, можно, ради бога, приглушить эти песни? С каких это пор в твой машине поют этот бред?

– Это не бред. Это «ВиБиСи» – единственное радио, которое формирует в нашем городе культурную среду! – Влад грезил стать диджеем на этом радио.

– «Владимирский Централ» – это наша культурная среда? – переспросил Марк.

– Да, Марк, шансон – это НАША культура! – ответил ему Очкарик, ехидно глядя на Яцека.

– Не надо, Максим, меня подъебывать! – взъярился Влад. – На «ВиБиСи» можно и Владимира Семеновича частенько услышать, а это отец русского шансона!

– Я думал, что он бард. Во всяком случае, он сам себя таковым считал. А отец русского шансона, на мой взгляд, это Вертинский! – совершенно серьезно ответил Макс.

– Кто? Вертинский? Ты, Макс, ничего не путаешь? Марк, ты слышал? – меня Яцек никогда не впутывал в эти споры: он имел твердое убеждение, что большинство имен и понятий для меня неведомы.

– Вертинский не только отец русского шансона, он еще – и его мать, – ответил Марк.

– Почему мать? – спросил Яцек.

– Потому что Эдит Пиаф у нас никогда не было, а Вертинский был, – он немного подумал и продолжил. – Он выступал в одном лице – отец и мать!

– Марк, давай комкай эту бодягу! А то один к телке спешил, другой гулять подрывался, а сами сидят, всякую херь несут! – я терпеть не мог таких базаров. – Давай уже рассказывай, почему тебя списали с парохода?

– Пойдем на набережную, и я по ходу все расскажу, – предложил Марк.

Я понимал: он хочет быть подальше от меня. Наша близость его волновала.

– Нет, за пределами этого автомобиля слишком агрессивная среда. Мы два дня назад только из машины вылезли, чуть со спортсменами не сцепились, – Очкарик развернулся на сто восемьдесят градусов и смотрел на меня в упор из-за подголовника.

– Бля, Макс, среди них был Черняк! Он мне сто долларов уже два месяца торчит, и ты это знаешь! Что я – должен был его отпускать? Когда тебя не касается, ты такой миролюбивый становишься! – я давно заметил за Очкариком эту особенность: если силы были равны, он предпочитал не связываться.