Татьяна Ильдимирова - Нежность. Сборник рассказов

Тогда я еще не догадывалась, что случится через несколько лет, когда Евгеша первой узнает обо всем. Та самая Евгеша, длинная, сухая, как осеннее дерево; очки неловко притулились на переносице. Она носила мужские ботинки, одевалась в цвета осени, которые решительно не шли ее бледному вытянутому лицу, и изо дня в день увешивалась бусами из самоцветов, пытаясь претендовать на звание первой красы учительской. Любила биологию в виде кабинетного аквариума и комнатных растений и не шибко привечала своих учеников, а особенно – учениц. Каждый ее урок в пятых классах начинался с того, что несколько девочек отправлялись в туалет смывать ресницы. Со старшеклассниками все было куда интереснее: уловив на уроке амурные флюиды, Евгеша вставала в стойку, как охотничий сеттер, дружелюбно улыбалась и во всеуслышание изрекала что-то вроде: «Ларионов, чудо мое, хорош пялиться на Сойкину! Она, конечно, девочка красивая, но ей родители все равно кого получше найдут». Класс гоготал довольно и подобострастно.

Знаете, однажды я увидела ее в кинотеатре. Тогда шел «Титаник», и трудно было найти девочку, которая бы не утирала слезы под переливы песни Селин Дион. Как оказалось, не устояла и Евгеша. Я заметила ее в туалете после сеанса, где она, сняв очки, сморкалась и пудрила перед зеркалом унылый покрасневший нос. Я рассказала об этом Саньке, и мы хохотали вместе, хотя на самом деле нам не было весело.

***

Виталий Алексеевич, Вы помните Саньку? Она красила пряди у лица в розовый цвет тушью для волос, ногти – черным лаком, носила тяжелые ботинки, узкие джинсы и дурацкие майки-балахоны. Читала фэнтези, бегала на рок-концерты местных групп, писала стихи о любви и смерти, год увлекалась каратэ и однажды сломала нос парню, который имел наглость распустить руки. В школу она приходила в образе девочки-припевочки с аккуратной прической, в юбке, закрывающей колени, и со сделанной домашкой. Ее любили все учителя, даже Евгеша к ней благоволила. Особенно Саше давались точные науки, и по химии у нее были одни пятерки. На контрольных она решала оба варианта – и за себя, и за меня. Вы делали вид, что ничего не замечали, или Вам было все равно? Антипова Саша – пять, Остапенко Лариса – пять. Молодцы, девочки, продолжайте в том же духе.

Мы с нею были совершенно разными, но самая лучшая дружба складывается не с похожими людьми, а с понимающими, умеющими сопереживать.

Санька теперь живет в Москве и собирается в скором времени перебраться в Швецию. Наша дружба переехала в социальную сеть и стала пресной и жиденькой, как суп из школьной столовой. Иногда мы обмениваемся короткими сообщениями в фейсбуке: как дела – отлично – едем в отпуск на Сицилию – поменяла работу – была у родителей, они передают тебе привет – тебе идет стрижка – с днем рождения! любви! – спасибо, дорогая. Машинально ставим лайки на картинки с котятами и отпускные фотографии: Санька в бикини на берегу Эгейского моря, я – в той же позе по щиколотку в средиземноморском раю; Санька с мужем поедают лобстеров (муж старше ее не меньше, чем на десять лет, небрит и могуч, как викинг, с татуировкой на плече), я позирую на фоне древних руин; свадебная фотосессия Саньки – триста фотографий со свежеиспеченным мужем у памятников, у мужа на руках, в лесу, у фонтана: пышное платье до колен, малиновые шпильки, лицо – чужое, не меньше часа рисованное визажистом, и пьяные от счастья глаза.

Однажды, когда я была в командировке, мы с ней встретились и посидели часок в «Шоколаднице»; я выпила две чашки кофе и коктейль – говорить было особо не о чем. Похвастались каждая своими успехами, обменялись парой комплиментов, вспомнили что-то незначительное из школьных лет – все, как на встрече выпускников, и было до того тоскливо, что хотелось уехать в гостиницу и пораньше лечь спать, закончив этот напрасный день.

А ведь когда-то я любила Саньку и страшно ревновала к другим ее друзьям. Я по-дурацки привязывалась к людям, а Санька была моей единственной школьной подругой. Мне хотелось плакать, если иногда она хотела сесть за парту с другой девочкой, а стоило ей пропустить школу, как весь день без нее делался напрасным.

Помню, как я однажды призналась ей: «Мне Виталий Алексеевич очень нравится»

Это было во время дежурства. Отбывая трудовую повинность, мы по очереди лениво елозили шваброй по полу, попутно собирая шпаргалки, пустые стержни от ручек, шелуху от семечек и прочую ерунду, и оттирали зубной щеткой черные полосы, оставленные на линолеуме взрослыми каблуками наших одноклассниц.

– Мне тоже, – ответила Саша, с отвращением выжимая в ведро склизкую тряпку, – Он клевый. Жаль, что такой взрослый.

Тогда нам было по пятнадцать, Вам – двадцать семь.

– Когда-нибудь мне будет двадцать, а ему – тридцать два. Это нормально! У моих родителей была такая же разница в возрасте и ничего. Развелись, правда.

– Все равно это много, – уперлась Санька. – Через десять лет у него уже будут борода, жена и двое детей. Может, даже начнет лысеть. Фу! Представь себе Виталика лысым! Будет чахнуть над какой-нибудь диссертацией, такой противный, занудный профессор кислых щей.

Не знаю, Виталий Алексеевич, поверите ли Вы мне, но больше я никогда не рассказывала Саньке о Вас. Все, что случилось после, было моим сокровенным, не допускающим свидетелей, которые запросто, пусть и не со зла, могли бы охать, удивляться, посмеиваться, сплетничать, убеждать, что я чувствую неверно – и все испортить.

– Он прикольный, да, – говорила Санька. – Как выдаст что-нибудь! Помнишь, как на прошлой неделе мы что-то разболтались, он к нашему столу подошел и таким проникновенным голосом: «Девушки! Выдам семечки, отправлю к бабушкам на лавочку!»

***

Недавно один из моих приятелей (пятничными вечерами в нем просыпался доморощенный философ) спросил меня алкогольным голосом: «Чего ты вообще хочешь от жизни?» Когда такое спрашивают, всегда хочется отшутиться: «Шубу» или «Мира во всем мире». Тогда я сказала нечто банальное – кажется, про семью и детей. Ему не нужна была моя честность. А Вам я могу сказать правду.

Мне нравится моя жизнь, спокойная и правильная. Иногда я иду вечером с работы по аллее, и внутри все замирает от тихого благодарного счастья, когда я смотрю на оранжевые шары фонарей в осенней мороси или танцующем снегопаде: издали кажется, будто они парят в воздухе, а жизнь становится вкусной, как в детстве – петушок на палочке. Порой мне остро не хватает одиночества: в мире, в котором есть вай-фай и мобильные телефоны, сложно в полной мере наслаждаться уединением. А бывает наоборот – недостает ощущения, что моя душа принадлежит другому человеку. Мне хочется, чтобы снова мне кто-то понравился до головокружения, до мурашек, до желания кричать от радости: так, будто мне снова семь лет и я прыгаю на пружинистой кровати, вынесенной во двор, или словно в первый день на море, со всех ног несусь, чтобы прыгнуть в волны.