Татьяна Ильдимирова - Нежность. Сборник рассказов

Вот, например, одно из подобных воспоминаний (налетает – и сердцу тепло).

Ранняя осень: сухая, нагретая, все еще летняя.

Мы учились в первую смену и после уроков всегда шли гулять. Покупали в буфете чего-нибудь попить, жареные пирожки, большую шоколадку на двоих и шли на набережную. Я тащила в руках новое красное пальто, которое хотелось надевать каждое утро, хотя днем солнце еще поддавало жару. На набережной мы находили свободную скамейку, съедали пирожки, запивали теплой колой (вспоминаю – и начинает болеть живот). Потом, медленно посасывая дольки шоколада, оставляющие сладкие следы на пальцах, слушали музыку в плеере. По наушнику каждой. Queen, или Pink Floyd, или Romantic Collection, или сборник «Волшебный саксофон». Или кассеты, которые давал послушать Санин сосед-байкер – нам редко нравилась эта музыка, но Санька слушала, от старания закрывая глаза, словно через маленький наушник можно было узнать и понять про этого соседа что-то важное.

Солнечно и легкомысленно. Речной ветерок щекочет лицо. В воздухе маняще пахнет жареной кукурузой и началом листопада.

– Здравствуйте, девушки! – услышали мы.

– Здравствуйте, Виталий Алексеевич, а мы вас и не заметили! – воскликнула Санька.

– Гуляете? Отдыхаете от трудов праведных?

Мы кивнули.

– Что слушаете? – спросили Вы.

– Пинк Флойд, – сказала Саня. – Вам нравится Пинк Флойд?

– Отличная группа. Любите классический рок?

– Очень. О! Виталий Алексеевич! – встрепенулась Саня. – А вы что советуете нам послушать?

Призадумавшись, Вы ответили:

– Тори Эймос, например. Знаете такую?

– Нет. А что это за музыка?

– Хорошая музыка. Скорее всего, вам понравится. Кстати, Саша, вам очень идет эта стрижка.

– Спасибо, – зарделась Саня и поправила волосы.

– Ну, счастливо. Да, Лариса! – Вы остановились и повернулись ко мне. – Подготовьте последнюю тему, я завтра вас обязательно спрошу.

Поиски хорошей музыки тогда, до эры победившего интернета, были делом сложным. Кассеты подолгу искали в ларьках, записывали с радио, по ночам карауля нужную песню, переписывали друг у друга, пока пленка не начинала подхрипывать, морщиться и заедать. Одним из способов было позвонить на радио «Европа плюс» и попросить поставить нужную песню в программе «Презент». Я нашла кассету Тори Эймос только через два месяца, слушала ее в наушниках ночью под одеялом по два-три раза и представляла, что держу Вас за руку, а мое сердце переворачивалось в груди, словно щенок перед большой собакой.

Все это было счастьем.

***

Знаете, почему я не позвонила Вам раньше?

Потому что я боялась почувствовать то же самое. Или не почувствовать ничего.

– Я занимаюсь йогой с твоей бывшей учительницей, – говорит утром бабушка.

– С кем это? – спрашиваю я, отхлебнув чай.

– С Евгенией Михайловной. Она давно не работает в школе, теперь она тренер, очень гибкая женщина, это удивительно в таком возрасте, – бабушка ставит вымытые тарелки в шкаф и говорит без остановки. – Ее муж тоже йог. Смешной такой, лысый, как коленка. Заходит за ней после тренировок, и они вместе идут домой. Они живут где-то недалеко от нас. Иногда собаку выгуливают на пустыре. У них, представь себе, дог. Дурной до невозможности. На людей бросается, все орут со страху, а ему обниматься, видите ли, надо!

Я не знаю, чему удивляться сильнее – новостям про Евгешу или тому, что бабушка увлеклась йогой. Я представляю ее в позе лотоса и с трудом давлю смешок.

– Мы однажды говорили о тебе. Она же прекрасно тебя помнит, расспрашивала, где ты живешь, чем занимаешься. Я ей сказала, будто ты замужем.

Во рту привкус горькой лимонной цедры:

– Зачем было врать?

– Просто сказала. Подумаешь, а что такого-то? – бабушка отворачивается к окну и поглаживает листья лимона. У нее на подоконниках целый ботанический сад. – И потом, ты тогда дружила с этим своим архитектором. У вас вполне могло получиться. Все к тому и шло. Мы с дедом ждали приглашения на свадьбу. Я даже купила вам чайный сервиз, – чем дольше она говорит, тем острее звучит в ее голосе обида. – Если хочешь, можешь увезти, что ему пылиться…. На антресолях коробка….

Она явно считает меня неудачницей. Мне хочется уйти, хлопнув дверью. Ненавижу чувствовать, что мое, нутряное, пытаются раскопать, проанализировать и раскритиковать, а я не могу защититься: бабушка старая, бабушка не вечная, она беспокоится, она меня любит и все такое. А я сижу перед нею, как оплеванная, и жалею о том немногом, что ей рассказала. Язык мой – враг мой.

– Там, в кладовке, остались твои вещи, – говорит она. – Посмотри, может, что заберешь.

На часах половина десятого. Мама ушла к подруге, дедушка на балконе читает газеты. Он увлечен желтой прессой и ежедневно скупает в киоске всю макулатуру, откуда можно узнать о проявлениях сверхъестественного: будто Фокс Малдер, все жаждет новых доказательств посещений нашей планеты инопланетянами.

– Лара! – окликает он меня. – Вот тут пишут, что у вас под Рязанью на полях снова нашли загадочные круги. Обязательно почитай!

В кладовке обитают два пакета и картонная коробка с моими вещами. Я высыпаю одежду на пол и понимаю, что это те самые шмотки, которые я в свой прошлый приезд просила отнести в Красный крест. Бабушке всегда было трудно расставаться с одеждой, если та, по ее мнению, еще носить можно . Здесь мой бирюзовый костюм с огромными золотыми пуговицами, купленный на ночном рынке Новосибирска специально для экзаменов. Леопардовая водолазка, джинсовая рубашка с гипюровыми вставками, растянутый лыжный свитер, узкие черные джинсы, посеревшие от многочисленных стирок, майка с «Титаником», летние туфли на огромных каблуках (в них я каждый раз натирала ноги) – весь тот ужас, который я носила в старших классах до переезда. Бабушка сохранила даже лиловый мохеровый капор, купленный в девяносто седьмом году по тогдашней моде, под фиолетовый пуховик, похожий на огромное стеганое одеяло: помню, пух из капора постоянно лез мне в рот. «Может, еще поносишь», – сказала бабушка, и в ее голосе не было сомнения, что однажды наступит день, когда мне, непутевой, будет нечего надеть на голову, кроме этого несчастного капора. Мне хочется обнять ее и попросить прощения за то, что редко звоню, считаю глупостями ее вегетарианство и йогу, что в детстве не съедала ее суп, а выливала его в унитаз, что до сих пор не вышла замуж и ей приходится врать обо мне, что мне совсем не нужен с любовью выбранный ею чайный сервиз – я не зову гостей в свою крохотную квартирку на окраине города, обставленную такой же дешевой шведской мебелью, как множество других квартир. И обнять, знаете, как маленькая девочка – головой уткнувшись ей в живот.