Александр Кваченюк-Борецкий - Русский сценарий для Голливуда. Библиотека приключений. Том 1

Джейн Смит воспитывала Кэролайн по-особенному. Частенько в выходные дни они пробуждались ни свет, ни заря и выезжали на «Форде» за пределы Лос-Анджелеса. Облюбовав удачное местечко, где горные отроги казались особенно неприступными, останавливались. Облачались в альпинистское снаряжение, в которое, помимо спортивной одежды и обуви, входили крепления, молотки, стопора и страховочная веревка. Выбирали отвесную стену и карабкались на нее, пока не взбирались на уступ или вершину, которой заканчивалось возвышение. Потом проделывали обратный путь, прыгая по вертикальной плоскости, как кузнечики. Затем – снова вверх по проторенной тропе!.. И опять – к подножию скалы!.. Сверху на скалы обрушивалось небо, как водопад. Внизу горел костер…

…Приготовив горячую пищу, в чай добавляли на глоток коньяку. Домой добирались уже затемно, когда небоскребы Лос-Анджелеса сияли в звездах и рекламных щитах, а равномерный шум прибоя баюкал город.

Хотя Джейн было уже пятьдесят, она очень хорошо сохранилась. Невысокого роста, живая и подвижная. Около полугода назад она навсегда лишилась мужа Уилки Фармера. Причиной этому были деньги. Уилки слыл миллиардером, хозяином множества золотых приисков, разбросанных по всему миру, и пользовался большим уважением и авторитетом в финансовых кругах Америки. Знакомые, мнимые друзья, коллеги всегда любезно здоровались с ним. Многие откровенно пресмыкались перед большим боссом. Но никто, хотя бы – чуточку, не симпатизировал ему из-за дерзкого и откровенно пренебрежительного нрава. Судачили, что из-за нескольких унций золота он кокнул бы и мать родную!..

Так это было или иначе, но в сороковых годах прошлого столетия в Техасе в семье бедного фермера Уильяма Фармера родился весом примерно в четыре фунта крохотный «чертенок». Обслюнявили предки: для чего им в семье еще один неудачник? И мальца ославили не Уильямом, как задумывали сперва, а Уилки, как будто бы это, и впрямь, могло заставить сына не повторять в дальнейшем ошибок непутевого папаши… Или не совершать своих!..

Надо сказать, с самого раннего возраста отпрыск Фармера доставлял ему немало хлопот, пытаясь во всем подражать родителю. Уилки действовал бессознательно и, поскольку воспитанием сына Уильям совершенно не занимался, едва ли, тогда понимал, что это было для него, пожалуй, единственной возможностью сформировать собственный, почти такой же, как и у отца, на редкость настырный характер. Так, например, Уилки не был бы самим собой, если бы в шесть лет отроду не стянул револьвер из-под подушки у спавшего Уильяма… Затем произошло следующее… Неприметно для крикливой мамаши Шарлотты, которая часто драла ему задницу и за дело, и тогда, когда у нее было просто плохое настроение, он вышмыгнул за дверь ранчо, с виду походившее на вместительный двухэтажный сарай. Окаймив его с угла, баловник, как заправский ковбой, вперевалочку направился к изгороди. Он важно выпиливал по фанере, слегка ссутулившись, и, держа оружие за рукоять. Оно было вложено в кожух на перевязи, перекинутой через плечо мальца и при каждом шаге звучно побрякивало, ударяясь о его голень. В этом, впрочем, как и во всем остальном, Уилки также изо всех сил старался походить на Уильяма. Правда, тот чаще всего палил прямо с крыльца, чтобы отторгнуть бесчисленных ворон, упорно осаждавших огород вокруг его ранчо. Для острастки, пришлепнув одну-другую, он, вполне довольный собой, чехлил еще дымившийся ствол. Кобура болталась на его ремне как маятник и свисала чуть ниже пояса. Ежедневная пальба скуки ради для Фармера была тем же самым, что виски во рту пополоскать. И, всякий раз, мамаша Шарлотта не успевала из дому на крыльцо, чтобы пресечь подобное. Нет, она, конечно же, не считала себя трусихой! Но, когда ни с того, ни с сего за дверью твоего ранчо вдруг бабахали из оружия, так, что рейтузы спадали, тут, и впрямь, заикой образуешься!

– Да, будь ты, мать, и вовсе глухонемой, я, все равно бы, на тебе женился и жил с тобой на нашем ранчо!

В отместку рассвирепевшая Шарлотта, с удовольствием расчесывала бедного Уильяма в хвост и в гриву. Честила его пустозвоном, бестолочью, безмозглым пьяницей, коровьей лепешкой и лошадиной задницей.

– Уж, лучше бы ты и впрямь вместо сэндвича на завтрак собственный язык проглотила! – как мог, защищался фермер от нападок разъяренной супруги.

– Так, ты этого, криволапый скотник, и добиваешься! – никак не унималась та.

Фармеры на своем маленьком ранчо держали лошадь и корову. Разводили кур и свиней. Делали они это на площади примерно в полсотни акров земли. В загоне мирно пасся иноходец, на котором, как это частенько случалось, пьяный в стельку Уильям, едва не рюхнувшись из седла, поутру приволакивался домой. И, как всегда, взбешенная мамаша Шарлотта, сотрясая весь околоток изощренной бранью, костерила, почем зря, никчемного мужа, за ночь спустившего с собутыльниками последние деньги, вырученные днем ранее от продажи молока… Его Фармер сбагривал по дешевке на ближайшую сыроварню, располагавшуюся в десяти верстах от его усадьбы… Столь незатейливым способом, отведя душу, она стягивала Уильяма со смирной лошади, уже привыкшей к подобным семейным сценам. Хватала за вешалку и тащила в дом. Затем оставляла растреклятого пьянчугу на полу в прихожей. И, угостив хорошим пинком под зад, таким образом, на свой манер желала своему благоверному сладких снов. Но Уильям в добрых пожеланиях своей супруги совсем не нуждался. От храпа его дребезжали стекла на соседнем ранчо.

Все было примерно также и в этот раз… До определенного момента… Ничего не подозревая, хозяйка дома колдовала в кухне у плиты, а Уилки разгуливал возле скотного двора, изображая из себя ковбоя. Он целился, то в ворон на изгороди, то в лошадь, то в бабочек, беспечно порхавших над ним и садившихся передохнуть на роскошные цветки. Наконец, умаявшись, он упал в траву. Прислонил ухо к земле. «Так, так, так!» – услышал мальчуган слабо различимый стук конских копыт. Он высунул голову из муравы и увидел всадника на лошади. Ему показалось странным, что тот ехал не по дороге… Единственная в округе, огибая ранчо Фармеров, она вела к соседней ферме. Пустив коня через поле, ковбой двигался с прямо противоположной стороны. Примерно в ста пятидесяти футах от Уилки он слез с лошади. Аккуратно поправил съехавшую ему на затылок шляпу. Неосторожно звякнул шпорами. Потом, крадучись, метнулся к загону. Учуяв чужака, гнедой мерин Уильяма фыркнул. Но ковбой, лихо перемахнув через изгородь, тотчас поспешил к. нему. Он попытался схватить его под уздцы, но тот, привстав на дыбы, кинулся прочь. Конокрад был, как видно, настоящим мастером своего дела. Положив на свою ладонь кусочек сахару, он стал подманивать к себе гнедого. И иноходец клюнул на приманку: уж, слишком заманчивым было лакомство. К тому же, от чужака помимо навоза пахло чем-то, что сильно волновало мерина. Это был запах кобылы, на которой приехал конокрад… Когда он отворил калитку и вывел гнедого из загона, очутившись от Уилки совсем близко, тот, вскочив на ноги, закричал: