Александръ Дунаенко - ТВ советской провинции

А я ничего этого не умел.

Но согласился сразу. Подумал: научусь.

Какой солдат не мечтает стать генералом!

В обязанности главного редактора входило всякий раз по понедельникам выступать с итоговым словом по передачам, которые прошли за неделю. Выступали обзорные, потом – главный редактор. Я новичок. Но уже две-три недели, как начальник. И уже выступал. И вот новый понедельник. И мне нужно выйти, подвести черту под передачами прошлой недели. А я не все смотрел. Ну, про те, что видел, высказал своё начальственное мнение. Но была ещё одна передача, про которую нужно было обязательно что-то сказать. Очень передача важная. Нужная. Из ряда тех, за которые журналистам зарплату платят.

Передача – беседа журналиста с высоким должностным лицом из Обкома партии. Ответственным за передачу, её ведущим был зам. председателя по телевидению Амангельды Мектепбаев.

И вот эту-то передачу я и не посмотрел.

Я мог пропустить, проспать все передачи, но эту посмотреть был ОБЯЗАН! И – куда деваться – я стал нагло врать. Первым делом – что передача нужная, полезная. Напомнил всем, что из-за таких передач и держат наше телевидение. И содержат. Что на передаче поднимались важные вопросы. Которые умело ставил перед руководящим работником Партии наш уважаемый Амангельды Мектепбаевич. И на которые, не менее ловко, руководящий работник отвечал… Я увлёкся… Смотрю – в помещении какой-то шорох. Смотрят на меня коллеги не только с интересом, но и с некоторым недоумением. Шёпот по рядам. Диктор наш, Иван Яковлевич Ушанов, из первого ряда делает мне какие-то знаки. Пришлось самого себя прервать, прислушаться. – Не было этой передачи на прошлой неделе! – осторожно шипел мне на всю аудиторию Иван Яковлевич. – Как? – я переспросил. – У нас с Иваном Яковлевичем завязывался странный диалог. – Не было этой передачи на прошлой неделе, перенесли! – наклонившись в мою сторону, шумным шёпотом повторил диктор. – Не было? – Удивлению моему не было границ. И все это заметили.

Нужно было что-то ответить, сказать по этому оперативному поводу. Думать было некогда. Ехидный творческий коллектив в молчании ждал.

Я улыбнулся, как будто услышал новость, весьма для меня приятную. Развёл руками и, не теряя достоинства, и уже с лёгкой грустью (новость, конечно, приятная, но радоваться тут, откровенно говоря, было нечему) произнёс: – А – жаль!..

Оператор Саша Чернухин в задних рядах сполз со стула и рыдал от смеха.

Внутренне я всегда понимал, что, как главный редактор, я определённо не на своём месте.

И всё-таки в этой должности я проработал ещё девять лет…

Когда-то все передачи телевидения выходили в прямом эфире. Про видеозапись тогда и слыхом не слыхивали, а рассказы о том, что такое понятие существует, воспринимались, как фантастика.

Помнится, уже в конце семидесятых, председатель нашей телерадиокомпании, Михаил Николаевич Козин, после поездки в Москву, рассказывал нам не летучке, что совещание, на котором он присутствовал, снимали на кинокамеру, а потом сразу же и показали. В цвете. По телевизорам, которые находились в фойе.

Мы слушали, разинув рты. У нас ещё снимали кинокамерой на чёрно-белую негативную плёнку. Впереди маячил целый ряд лет перехода на позитивную, потом – цвет. Всё – мокрые процессы обработки. Отснял – жди несколько часов, пока через все ванночки с растворами киноплёнка пройдёт. Хорошо, если плёнка не оборвётся, если не выключат свет. Тогда всё пропало!..

Нам скорых и радостных перспектив с чудесными московскими камерами Михаил Николаевич не обещал. В своей дремучести он далеко от нас не ушёл, а во многом был и ещё и более продвинутым. Так, представляя, что на цветную киноплёнку мы будем снимать ещё при нашей жизни, он рассказывал, что вот-вот мы получим «цветные» кинокамеры и будем выглядеть не хуже, чем Алма-Ата, или же хвалёная Москва.

Михаил Николаевич не знал, что для съёмок в цвете не нужны «цветные» камеры. Достаточно зарядить цветную киноплёнку в обычную…

А – и нужно ли было Михаилу Николаевичу знать какие-то мелочи, подробности, из которых состояла руководимая им организация? В конце пятидесятых партия направила его на этот фронт – возглавить телерадиокомитет – он пошёл. Послала бы партия руководить консервным заводом или трикотажной фабрикой – без проблем. Партийные работники были талантливы универсально.

Будучи председателем облтелерадиокомитета, Михаил Николаевич принадлежал к номенклатуре обкома партии. А это значит, имел по сравнению с обыкновенными коммунистами значительные привилегии. Ежемесячные продуктовые пайки и много чего без очереди.

Возвращаясь из полезных совещаний, которые время от времени проводились в Москве с руководителями областных телерадиокомитетов, Михаил Николаевич приоткрывал для нас страничку жизни, в которую ему самому позволили заглянуть старшие товарищи, как человеку избранному.

Так, на летучке он рассказал однажды, что водили их, председателей, на спектакль «Мастер и Маргарита» на Таганке. Что скакала там по сцене голая женщина.

И, что он, Михаил Николаевич, будучи человеком с абсолютным коммунистическим здоровьем, спрашивал у организаторов экскурсии: – И как эту гадость позволяют показывать? И почему не запретят?

На что ему такой же привитый, здоровый товарищ ответствовал: – Вот вы посмотрели? И как вам?

– Дрянь! – ответил Михаил Николаевич.

– Ну, вот так и другие. Кто умный человек, посмотрит и сделает правильные выводы. А, кто неумный – так что с них взять!

Сказать, что Михаил Николаевич руководил своей организацией хуже, чем другой партработник авиапредприятием или заводом сенокосилок? Нет.

Всё в нашей стране управлялось равномерно.

Мой первый эфир состоялся в 74-м году. Передача про техническое училище №7. Был старательно написанный сценарий. Фотографии, которые тоже сделал я сам. Отснятый на киноплёнку видеоматериал.

Дело оставалось за немногим – выдать передачу в эфир. Естественно, прямой.

В обед проходила трактовая репетиция. Группа ответственных товарищей, цензура просматривали то, что журналист хотел показать актюбинцам вечером.

Тогда все передачи ещё вели дикторы. Я вызвался свою передачу вести сам. Что может быть проще – сам написал, сам общался с героями передачи.

Свои возможности я переоценил. Когда включили свет, камеры и микрофон, язык во рту распух у меня до таких размеров, что мог я издавать только звуки, но не слова.